В гостиницу они притащились, потому что там проходил
какой-то форум кинематографистов или что-то в этом роде, а Мелисса как раз и
была «кинематографистом», по ее сценариям снимали какие-то фильмы. Очень
благоразумно и очень в духе своих тогдашних отношений они забронировали два
разных номера и честно собирались в них поселиться, но в первый же вечер,
провожая Мелиссу, Артемьев поцеловал ее на пороге ее номера, и все случилось.
Все случилось и было так неожиданно хорошо для обоих —
совершенно неопытной Мелиссы и излишне опытного Василия, — что показалось
неправдой. Для того чтобы удостовериться, что все это на самом деле происходит
с ними, они занимались любовью все время, что шел кинематографический форум,
даже из номера не выходили, а потом быстро уехали, так, чтобы их никто не
заметил, как нашкодившие детсадовцы.
Потом Мелисса развивала какую-то свою писательскую теорию о
том, что, если уж им так повезло, что с первого раза все сложилось, да еще так
хорошо сложилось, значит, вмешалась судьба, фата-моргана, и все такое, и «это я
его привел на встречу к тебе», как поет Максим Леонидов!..
Артемьев в ее теории не вслушивался, ему просто было с ней
хорошо, так хорошо, что он и думать забыл о том, что у него было какое-то
«прошлое» и в том прошлом ему казалось, что все уже кончено и больше ничего
хорошего не будет.
— О чем ты думаешь?
— О тебе.
— А что ты обо мне думаешь?
Артемьев заставил себя подняться и сесть, словно оставлял
позади ее тепло, ее любовь и все хорошее, что было этим вечером.
— Мы должны найти того, кто тебя похитил, — сказал он
совершенно трезвым голосом. — Он сделал это раз и сделает опять, я тебе точно
говорю.
Она беспокойно завозилась — ей не хотелось слушать про
похищение. И думать не хотелось.
— Больше того, — продолжал Артемьев, — я совершенно уверен,
что это сделал кто-то из своих.
— Как?!
— Так.
— Почему?! И кто из своих мог это сделать?
— Я не знаю. Но та фотография, помнишь, которую ты оттуда
прихватила, никогда нигде не публиковалась.
Мелисса тоже села и в тревоге уставилась на него.
— Это наш личный архив, — продолжал Артемьев, — я знаю
точно, потому что это моя фотография. Это я тебя снимал.
— И…что?
— А то, что я отдаю эти фотографии только в твое
издательство, и больше никуда. Следовательно, это кто-то из наших знакомых или
кто-то из издательства.
— Этого не может быть.
— Может, — сказал Артемьев.
* * *
Константинов знал, что его ждут, но должен был заехать к
матери — завезти Фемару для Леночки, да и вообще они сто лет не виделись, а он
начинал сильно скучать, когда подолгу не видел родителей.
Сестра давно жила отдельно, у нее была семья — племянница,
которую Константинов любил сильно, и зять, которого Константинов сильно не
любил. Впрочем, он всегда знал, что Ленкин муж станет для него проблемой. Все
ему казались недостойными уродами по сравнению с его красавицей и умницей
сестрой, которой требовался особый уход, подход и заход.
Почему так повелось, что лекарство для сестры покупает
именно он, теперь уже и не вспомнить, но именно оно словно объединяло брата и
сестру, служило связующим звеном.
— Мам, это я, открывай!
Загремели замки, дверь распахнулась, мать, кругленькая и
маленькая, смешно потянувшись, обняла его за шею.
Константинов вынул из кармана пакет:
— Мам, это Ленкина Фемара. Ну, как вы тут?..
— Да все нормально, а у тебя-то как? Что-то по телевизору
все говорят про вашу газету и еще про то, что депутата какого-то застрелили.
— Да ну его, депутата, мам! — перебил Константинов. — Ты мне
лучше скажи, как Ленка и вы с папой?
— Да что с нами будет, Саша, — и мать улыбнулась доброй
улыбкой. — Что-то Милочка давно не звонила. Здорова она?
Милочкой мать называла его мулатку, Тамилу Гудкову.
— Здорова, все нормально, мам.
Он едва удержался, чтобы не начать переминаться с ноги на
ногу, — он торопился, и мать не должна была это заметить.
— Ты скажи ей, чтобы позвонила, Сашенька. Мы без нее
скучаем. Ты бы женился на ней, хорошая девочка, умница. И мне недавно сон
приснился, что я коляску катаю, а там ребеночек. И бант красный, значит,
девочка у нас. И как будто соседку встречаю, а она мне говорит — что это у вас,
внучек, что ли? А я ей отвечаю — внучка у меня, внучка! А она будто бы мне и
говорит, и еще таким голосом противным — а что-то мы и не видали невестку вашу
и не знали, что она беременная, а я ей…
— Стоп, — вдруг сказал Константинов.
Странная мысль, до того странная, что даже дыхание
перехватило, вдруг откуда ни возьмись возникла у него в голове. Она оказалась
там, огляделась и твердо встала на ноги.
Да, пожалуй. Да, наверное, так и есть.
Соседка говорит противным голосом, что не видела беременную
невестку…
Ах, черт возьми!..
— Мама, мне нужно ехать. Прямо сейчас.
— Саша! Стой, куда ты?! Оглашенный! Хоть бы чаю выпил!
— Некогда мне, мамочка!
Он сбежал на один пролет, вернулся и поцеловал ее изо всех
сил.
— Мамочка, ты лучше всех! — Он опять ринулся вниз и уже с
площадки закричал: — На Тамиле я женюсь, точно!
— Не забудь, скажи, чтобы позвонила!
— Скажу!..
Он должен был срочно добраться до работы и там срочно
поговорить с Любановой. Садовое кольцо сейчас стоит, пробки до горизонта, и,
плюнув на машину, Константинов побежал в метро.
Конечно, конечно, как это сразу не пришло ему в голову!..
Стиснутый со всех сторон потными майскими человеческими
телами, он старался спокойно думать.
Бандерлоги, Алекс и Бэзил, получили заказ на голосовую
программу. Они выполнили его, съездили в Питер — кто только не был в Питере,
когда там происходили все интересные события! — вернулись в Москву и затаились,
как коты, написавшие в хозяйские тапки.
Если бы не диск, невесть как оказавшийся на столе у Марьяны,
никто никогда не догадался бы, что телефонный звонок Торцу, который якобы
сделала Лера, это просто игра, и играют в нее ее собственные компьютерщики.
То есть не так чтобы совсем собственные, но свои,
редакционные.
