— Я не собираюсь, но мне нужно ее… спасти… Понимаешь?
— Понимаю, — согласился Баширов.
— Я… должна поехать.
Если он скажет, что я ничего не должна, у нас ничего и
никогда не выйдет, стремительно загадала Лера. Я не смогу. И он не сможет тоже.
— Сейчас вместе поедем, — буднично сказал великий олигарх. —
Одевайся.
* * *
— Разработка не на мужа! На второго!
— Вот вам и основание, — все тем же добрым голосом сказал он
Мелиссе. — Так что задержим мы его, задержим, не волнуйтесь! Рассказывайте, рассказывайте!
— Вы хоть скажите нам, кто он такой, чтобы мы сразу поняли,
о ком идет речь, — подал голос Боря Крюков. — Вы же сказали, что не могли его
узнать, а потом узнали, когда он вам по голове дал.
— Узнала, — сказала Мелисса. — Я потому и кричать не могла.
Это свой человек, понимаете? Ну, вот если бы господин подполковник вдруг
увидел, что это вы собираетесь его зарезать, Боря.
— Я?! — поразился Боря. — Зарезать товарища подполковника?!
— Да она для примера говорит, для примера!
— Не собираюсь я его резать, вот те крест святой, — и
старший лейтенант размашисто перекрестился.
И все трое улыбнулись друг другу.
Они хорошие мужики, вдруг поняла Мелисса. Они отличные
мужики. Они устали, ночь, у них работа тяжелая, но они слушают меня, утешают
меня и готовы разбираться в ситуации хоть до утра. Потому что у них такая
работа. Если они играют солдафонов и недотеп, то не потому, что сами такие, а
потому, что работа у них такая и жизнь заставляет их так играть.
Василий Артемьев всегда говорил — проще всего оправдывать
ожидания. Если постоянно подозревать человека в том, что он подлец, и ждать от
него подлостей, то рано или поздно он непременно станет их делать. Просто
потому, что устанет или не захочет доказывать окружающим, что он «не такой».
Если вы хотите видеть в милиции «оборотней в погонах»,
солдафонов, грубиянов и невежд — получите и распишитесь! Никто не станет лезть
из кожи вон, доказывая вам обратное, объясняя, что в милиции, как и в детском
саду, как в аптеке или гастрономе, работают разные люди, и у них разный подход
к делу и разное понимание совести и долга!
Мы помогаем вам, мы работаем в меру своих сил и своего
профессионализма, и, ей-богу, нам наплевать, что вы при этом о нас думаете!
— А можно мне еще чаю? — Она подняла руку к глазам и пошевелила
пальцами, как это делают врачи в кино, когда проверяют, адекватен пациент или
нет. — Я уже могу его держать!
— Боря, подсуетись!
Старший лейтенант забрал оба стакана с подстаканниками,
вышел в коридор и тут же вернулся, но уже без стаканов.
— Может, водки вам налить? — предложил подполковник.
— Ей нельзя, она беременная, — встрял лейтенант.
— Да ну? — удивился подполковник. — У вас, значит, на ваших
телевизионных высотах тоже такое бывает?
— Какое? — прищурилась Мелисса Синеокова, которой с каждой
минутой становилось все лучше и лучше в их компании. Если бы еще добавить к ним
Василия Артемьева, то лучше ничего и не надо! — Что вы имеете в виду?
— Ничего, ничего, — забормотал подполковник, продолжая свою
игру, — это я так просто, для сведения!..
— Этот человек был рядом со мной много раз, и я даже
представить себе не могла…
Тут вдруг широко распахнулась дверь в коридор. Так широко,
что ударилась о стену, и портрет Дзержинского, довольно криво приколоченный в
простенке, еще больше накренился, поехал и с грохотом свалился на пол.
В распахнувшуюся дверь вошли какие-то люди, довольно много,
и Мелисса вдруг вскочила на ноги, когда узнала в этой группе Леру Любанову.
— Добрый вечер, — сказал кто-то из этой группы. — ФСБ
России. Прошу всех оставаться на своих местах.
— Все не могут на местах, — пробормотал старший лейтенант
Крюков. — Вот Феликс Эдмундович, к примеру, упал.
По стеночке он добрался до портрета, поднял его с пола,
протер рукавом, сдул невидимые пылинки, пристроил на место и улыбнулся невинной
детской улыбкой.
— Милка! — закричала Лера и протолкалась вперед. — Милка, ты
жива?
И она кинулась к ней, наступила ей на ногу, которую прежде
уже основательно отдавил Василий, обняла и припала к ее груди. Мелисса подняла
руки, которые все еще слушались не очень, и тоже обняла Леру.
От Леры пахло духами, улицей, кофе и еще чем-то славным,
сигаретами, что ли, и этот запах в канцелярском холоде ночного милицейского
кабинета показался Синеоковой самым родным на свете.
— Как хорошо, что ты приехала, — говорила Мелисса, — вот
молодец, что приехала!
Черные Лерины волосы лезли ей в нос, и от этого хотелось
чихать.
— Добрый вечер, — сказал кто-то негромко и безучастно. — Это
твоя подруга?
Лера перестала обниматься с Мелиссой, отступила, сойдя с ее
многострадальной ноги, и представила официальным голосом:
— Ахмет, познакомься. Это моя подруга Мила, Мелисса
Синеокова. Милка, это… Ахмет Салманович.
— Ахмет, — помедлив, поправил ее высокий мужчина в светлом
льняном костюме.
Может, из-за костюма, а может, из-за роста — очень высокий,
— он показался Мелиссе огромным, как встроенный шкаф. Именно встроенные шкафы
бывают от пола до потолка и светлого дерева.
— Здравствуйте.
— Добрый вечер.
Подполковник Гулько и старший лейтенант Крюков смотрели на
него, одинаково приоткрыв рты. На Мелиссу, которая была «знаменитость», они так
не смотрели.
Так, по всей видимости, они смотрели бы на инопланетян о
трех ногах и двух головах, если бы те вздумали явиться в отделение. В
распахнутых дверях кабинета толпились какие-то люди, а те, которым не досталось
места в партере, выглядывали из-за спин, и подпихивали впереди стоящих, и
вытягивали шеи.
— У вас на голове рана? Сергей, позовите врача, он в моей
машине. — Баширов говорил ровным, негромким, очень уверенным тоном, и всякий
шум как по мановению волшебной палочки начал затихать, затихать, и вскоре от
шума ничего не осталось, только слышно было, как внизу сипит рация и женский
голос вызывает какого-то «пятого».
— Мне не нужно врача, — сказала Мелисса. — Меня просто
ударили, но там…
— Видимых повреждений нет, — доложил Баширову старший
лейтенант и на всякий случай стал по стойке «смирно», хоть и был в штатском. —
Мы проверили.
