Вода была мокрая. Очень. Котелок, с силой врезавшись в землю, набрал грязи, немного сплющился и здорово отбил Ире руку.
Если бы не холод, Ира так и просидела бы вечность, готовая вот-вот разреветься от вселенской невезухи. Но ледяная вода заставила вспомнить о том, что сейчас не май месяц для купания в одежде. Ира попыталась подобрать ноги, отчего еще больше съехала вниз, чуть не оказавшись в ручье целиком.
– Что такое не везет и как с этим бороться, – пробормотала она. Хотелось плакать. И смеяться. Она фыркнула, осторожно подтягивая себя вверх. Под ладонями расходилась неприятная жижа, просачивалась между пальцами.
Она хохотнула. Брызнули слезы.
– Как это я удачно, – шептала, по сантиметру отползая от коварного края. Кеды скользили, их гладкая подошва, которая так помогала лазить по камням, на земле подвела. Лучше бы она их и правда забыла, как ей казалось всю ночь. В кроссовках падения не было бы.
Вода в ручье еще возмущенно бурлила, унося прочь взвесь, становясь чище. Из груди вырвался нервный всхлип, напомнив о бренности бытия и о легкости простуды в такую погоду. Ира отложила котелок и стала сдергивать с себя облепившие ноги штаны.
– Как это я, а? – говорила, чтобы не дать истерике распуститься в душе. – Вот ведь, а? Сейчас мы, сейчас… Испачкались как! Ничего, все исправим. Дома мы это в стиральную машину положим…
Представила, как вернется в лагерь. Ее пожалеют. На пару с Ольгой. Подумала и сама же себе покачала головой. Никто ей сочувствовать не будет. Разве что Никодим подарит еще одну открытку.
Выжать, надеть, набрать воды и бегом обратно. Озноб давал о себе знать. Она торопилась. Мокрая джинса скользила в холодных ладонях. Встряхнула штаны, изучила пятно на попе. Из кармана торчал краешек записки.
Черт! Опять она ее не отдала.
Потянула, понимая, что слова скорее всего стали нечитаемы. Придется Нику все это Кате в устной форме передавать. Если подруга все-таки отлипнет от Валеры и соизволит его выслушать.
О том, что чужое читать нельзя, даже не подумала. Пальцы поголубели от холодной воды, ветер выдувал на коже обнаженных ног мурашки.
Листок был в линейку, буквы ярко проступали на посеревшей от воды бумаге.
«Катя, я тебя все равно люблю. Делай, что хочешь, только останься со мной. Наша осень непременно наступит».
А этот Никодим умел писать неплохие письма. Вдумчивые такие. Прямо романтик, а не терминатор. И вдруг болезненно кольнуло. Кривые угловатые строчки, стремящиеся к нижнему правому углу. Острое «т», упавшее «с», нечитаемое «м». Она уже видела эти буквы. Видела столько раз, что могла повторить с закрытыми глазами, как пишутся четыре знакомых слова: «Очень люблю. Скоро встретимся».
Ветер трепал промокший листик. Вот и доказала. Либо у Ника с Сашей похожие почерки, либо это писал один и тот же человек. Таких похожестей не бывает. Значит…
Очень люблю. Скоро встретимся.
Ту, первую, записку писал Никодим. Кате. Поэтому Сергеенко и достала ее из своего чемодана. Выбрала послание без обращения и отдала. То-то Катя так дергалась, когда Ира первый раз передавала от Никодима письмо, все боялась, что его прочитают. Прочитают и узнают почерк. А она благородную из себя разыгрывала, даже не пыталась заглянуть через плечо. С этой запиской Катя прокололась, забыла взять. Или ей стало все равно? Потому что они с Ником поссорились. Из-за чего? А что такого произошло за день до этого? Был праздник. Кате подарили бабочек. Ник ревнив, мог устроить сцену. Но про бабочек он не знал, и это не он на нее обиделся, а она на него… Погодите!
Ира похлопала себя по карманам, вспомнила, что мобильный остался в рюкзаке. Зачем с собой таскать технику, если может упасть и разбиться?
Кто еще в Катином окружении мог позвонить Ире от лица Саши и поздравить с днем рождения? Валера? Вряд ли, он не настолько заинтересован в Сергеенко, чтобы выполнять ее странные желания. Остается Полуэкт ибн Никифорович. Он позвонил, а потом Катя от него затребовала чего-то еще, в чем ей было отказано. Совесть замучила. И он тут же получил от любимой по носу, после чего примчался к ее дому извиняться. Стоял под окном, прощения вымаливал. А тут и виновница торжества пожаловала. То-то Катя накинулась с расспросами, что сказал Ник. А он ничего не успел сказать. Ира сама не стала его слушать.
Никита не Катя. Если ему задать прямой вопрос, он ответит. Вот прямо сейчас и зададим.
Ира разозлилась. До зубовного скрежета. Даже про холод забылось. Играем, дорогие мои? А смену правил игры не хотите?
По телу прошла дрожь, пальцы невольно сжались, сминая бумагу.
Нет, все-таки Земля квадратная. Никакие законы здесь не действуют. Подруга! Лисова ей сейчас устроит веселые выходные! Сергеенко не отвертеться.
Джинсы не надевались. Промерзшие холодные ноги застревали на каждом миллиметре ткани, заледенелые стопы не чувствовали земли. Ира подняла покореженный котелок. Сполоснула. С каким удовольствием она наденет его на голову обидчице.
Подошвы кед приморозились к земле. Набрала воды. В кожные морщинки на руках въелась грязь. На поверхности воды в котелке появилось дрожащее отражение.
Это была не она. Кто-то другой. Старый и страшный, с кем можно раз за разом разыгрывать подобные шутки. С той Ирой, что всегда уверенно ходила по улице, хмыкала на любую попытку ее задеть, ловко отвечала на наезды – так играть нельзя. А вот ту, что отразилась в воде, грязную, лохматую и несчастную – с ней только так и можно.
Но этой Иры больше не будет.
Теперь шагать было вдвойне тяжело. Мокрые джинсы задубели и не гнулись, ткань карябала колени, подошва скользила, вода плескалась через край. В какой-то момент все это стало неважным. Ира снова представила, как оно все будет потом, когда она вернется домой. Как сунет джинсы и свитер с носками в стирку, как залезет под горячий душ. Как ей будет хорошо.
– Красивая-то какая! – первым высказался Валера, отдавая честь бутылкой пива.
– Тебя за смертью посылать! – буркнула Катя.
Она забрала котелок, устроила его над огнем. Олю видно не было, слышно только, как она негромко плачет.
– Вода? – Антон выглянул из палатки. – Спасибо!
Обвязки, веревки, карабины – все это кучей валялось около рюкзаков. Поверх добра расположился Ник.
– Как водичка? – Лицо его лучилось счастьем. Еще бы – тепло и сверху не капает.
– Мокрая, – раздраженно бросила Ира, выдергивая из-под Никодима свой рюкзак. Застыла: – Записку твою не передала. Она бесславно потонула в ручье.
Никодим не шевельнулся. Все так же лежал, подперев голову рукой, улыбался.
– Ничего, мы помирились.
– Да? Значит, мне снова ждать звонка от Саши?
Улыбка прилипла к его лицу.
– Катя! – громко крикнула Ира. – А знаешь, Никита мне все рассказал!
