– Писать, считать, – протянула Ленка.
– Это ты. А вот Щукин научился ходить по стенам и выбираться из окна пятого этажа, – перебил ее Игорь Дмитриевич.
Все снова притихли.
– Не выходил я никуда, – протянул Лешка негромко, но в возникшей тишине его все хорошо услышали.
– Значит, в гимназии вы научились быть фокусниками! – хлопнул обеими ладонями по столу завуч. – А знаете, еще чему вы научились?
Он оперся руками о стол и смотрел на девятый класс. Все с тревогой следили за его движениями. Каждый боялся, что именно на нем остановится тяжелый взгляд из-под толстых очков.
– Вы научились ненавидеть друг друга, лгать и лицемерить. По мелочи. На крупное у вас фантазии не хватит. А еще вы научились стаей нападать на одного, презирать тех, кто на вас не похож. Но вы умеете удивлять. И знаете чем?
– Своими знаниями. – Начавший говорить Парщиков уже не мог остановиться.
– Знаниями своими вы поражаете! – легко согласился завуч. – Особенно их глубиной. Нет. Леша, ты не догадываешься, о чем я говорю?
Щукин медленно поднялся и посмотрел в стену.
– Да ты уж сиди, – остановил его Игорь Дмитриевич. – Тебя и так последнее время слишком много. Что, дорогой мой, не знаешь ответа?
– Не знаю, – легко отозвался Лешка.
– А мы ведь договаривались, что вы этих слов произносить не будете!
Щукин не отзывался. Смотрел в стенку с каменным лицом, всем своим видом изображая, что его здесь нет. В классе больше не было первоначальной тишины. Легкий шелест слов летал над головами девчонок, парни хмыкали, слишком громко вздыхала Ходасян. Митька демонстративно вырвал страницу из ежедневника и смял ее.
– А то, что все правильные слова вы знаете. Что подводить – нельзя. Что обманывать – нехорошо. Что там у нас еще есть? Подскажите. Ну, Люба.
– Не воровать, – раздался робкий голосок.
– Хорошо. Коля, ты!
– Не драться.
– Ну, вот видите! Но это ведь скучно, правила соблюдать?
– Конечно, скучно, – по инерции крикнул Дима, купившись на тон учителя.
Класс засмеялся, но Игорь Дмитриевич не стал ждать.
– А еще вы все хотите прожить свою жизнь честно и правильно. Не такую, как ваши родители и учителя. Ваша жизнь будет другая, ведь так?
Гул голосов нарастал, но никто отдельно выступать не спешил.
– Да ничего у вас не будет. Все то же самое.
Народ уже спорил друг с другом, не слушая учителя.
– Все правильно. – Игорь Дмитриевич прикрыл глаза. – У вас очень хорошо получится жить в мире взрослых. Вы уже маленькое отражение этого мира, его копия. Что вам обычно говорят про жизнь? Что она груба и жестока. Вы для нее хорошо подходите. Ну а те, кто не сможет подстроиться под ваши правила, будут вами изгнаны, а потому проживут свою жизнь. Сложную, с постоянными попытками подстроиться под вас, с неудачами, но по-своему счастливую.
– О! – снова поднял палец Митька.
– Парщиков, не надейся, – покачал головой учитель. – Ты – с ними, хоть и сидишь на другом ряду. А вы живите своей стаей, с вами уже ничего не сделаешь.
– Почему это не сделаешь? – протянул Дима, который ничего не понял.
– Выросли потому что.
Литератор встал, заставив класс грохнуть – задвигались стулья, заскрипели парты.
– У Оскара Уайльда есть хорошая фраза о том, что каждый ребенок мечтает прожить не так, как его родители, но в какой-то момент он понимает, что ему дано не более чем всем вокруг. И тогда очень хочется послать эту жизнь к черту, наделать глупостей, чтобы ни в коем случае не походить на тех, кто уже прожил свою жизнь. Но во всех своих поступках вы только повторяете других. Поверьте, это выглядит глупо. Чем больше вы отталкиваетесь от жизни взрослых, тем больше ее в вас обнаруживается. Лена, что ты сейчас хочешь доказать?
Курбанова вздрогнула. За всеми этими словами как-то забылось, зачем они вообще здесь собрались.
– Лисова была первая! – выпалила она.
– Судя по ее синякам, драться она начала лицом! – усмехнулся Игорь Дмитриевич.
Класс засмеялся, оживая.
– Думайте, думайте своей головой. Не будьте стадом. Идите своей дорогой. И пусть она не будет ничью повторять. Не бойтесь совершать свои ошибки. И вспомните, что вы люди, а в каждом человеке изначально заложены сострадание и понимание. Всем вместе – это очень удобно. Одному сложнее. Но зато это будет ваша жизнь, а не чужая. Курбанова, ты уверена, что готова отвечать за каждого, кого подбила к этому бойкоту?
– А чего мне за них отвечать? – Ленка поняла, что проиграла, и даже не пыталась сопротивляться.
– Да мы сами по себе!
– Вот еще, – попытались подать голоса мальчишки.
– А раз не готова, то не играй в игры, с которыми не справляешься, – жестко произнес завуч.
– Чего не справляюсь-то? – буркнула Курбанова. В чем-то она была права.
– Да, не справляешься! Все ваши любови и страдания шиты белыми нитками. Вы уж разберитесь со своими сердечными делами. А то пока всех не перебьете, не успокоитесь.
– Это точно! – зычно отозвался Димка и толкнул стоящего рядом Максима. Им обоим еще далеко было до первых влюбленностей.
– Хорошие вы были ребята, пока маленькие, – тихо заговорил Игорь Дмитриевич, заставляя всех замолчать, чтобы услышать слова учителя. – Выросли, стали никакими. Лисова! Я не буду предлагать кому-то у кого-то просить прощения и мириться. В конце концов вы сами разберетесь. Школа вам не нужна. Но и ты не подставляйся. Это и твоя вина, что все так получилось.
Ира медленно села. Она? Виновата?
– Пока не поздно, учитесь договариваться и вообще – говорить друг с другом. А еще слышать и принимать чужую точку зрения.
– Как будто взрослые нас слышат! – буркнул Митька.
– Слышат. Не всегда, но слышат. А вы не берите у нас плохое. Попробуйте взять что-то хорошее.
– А оно у вас есть? – Парщиков уже хамил.
– Есть. Поищите. До свидания.
Он ушел, так и не сказав, кто во всем этом виноват, не призвал к ответу. Все смотрели друг на друга, словно примеряясь, к кому слова завуча больше относятся. Получалось, ни к кому. Или ко всем?
– Ты поняла, что он сказал? – повернулся к Ире Митька.
– Что ты дурак, – устало отозвалась она.
Глава одиннадцатая
Любовь прошла, завяли помидоры
Последняя запись на вырванных листочках:
«Три фигуры выступили из темноты. Они и были порождением ночи. Выдали идущих шаги. Гулкие шаги между притихших домов. Где-то там, за стенами, за зашторенными окнами было светло, уютно и мирно. А здесь – ветер, тьма, эти трое. Она остановилась, соображая, успеет ли убежать. Но бежать назад было страшно, особенно поворачиваться спиной к тем, что шли на нее. Словно у них был пистолет, из которого непременно выстрелят. А ведь еще неизвестно, что собираются делать эти трое. Может, просто идут. Гуляют.
