– И кто в этом виноват?
– Ты, – выпалил он, – ты и твой козел, которого он
ненавидит!
Кира, которая уже давно подумывала, не швырнуть ли в бывшего
супруга каким-нибудь предметом потяжелее, вдруг внимательно на него взглянула.
Он отражался в зеркале и даже не догадывался, что Кира его изучает.
У него был абсолютно несчастный вид, как у собаки, которую
побили неизвестно за что. В глазах отчаяние. Отчаяние выражал даже длинный нос.
Что это с ним такое приключилось?! Только что, пять минут
назад, он был довольный и счастливый и даже томным голосом справлялся, не
заигрывает ли она с ним!
Кира была женщиной очень умной, по крайней мере, ей
нравилось думать, что она очень умная. Кроме того, именно за этим человеком она
пробыла замужем пятнадцать лет.
– Сережка, – спросила она нормальным голосом, отвернулась от
него зеркального и посмотрела на него настоящего, – ты что, ревнуешь?!
Ее муж никогда не врал. Была у него такая черта. Он никогда
не врал ей, даже в личных целях, даже для того, чтобы выглядеть лучше, чем на
самом деле, даже когда вранье могло спасти его от ее гнева или от очередного
скандала.
Он не врал никогда.
– Да! – выпалил он, как будто плюнул ей в лицо. – И не смей
мне говорить, что это глупо и что твоя личная жизнь меня не касается!
Кира даже представить себе не могла, что ревность ее мужа –
да, да, бывшего! – доставит ей такое удовольствие. Раньше он никогда ее не
ревновал, даже когда следовало бы. Она считала – это оттого, что он
равнодушный.
Или он ревновал, только она не замечала?..
– Я боюсь, – вдруг призналась ему Кира. – ужасно боюсь, что
они решат, что это… я. Даже думать об этом боюсь.
Он бросил свою майку, которую переодевал уже в третий раз –
она опять свалилась за креслице, – подошел и обнял Киру. Он всегда ее так
обнимал – двумя руками за голову, так что щекой она оказывалась прижатой к его
плечу, и мир вокруг суживался до его плеча и рук, которые держали ее голову.
– Разберемся, – сказал он негромко, – хотя, конечно, все не
слишком хорошо. Но… разберемся.
Это было самое странное утро за последние несколько лет.
Они даже не поссорились, когда Тим заявил, что в школу не
пойдет, раз уж все равно опоздал, и Сергей произнес что-то назидательное и
очень отцовское, содержащее выражения “балду гонять” и “репу чесать”, а Тим в
ответ рубанул “ясным перцем”. Ему было очень весело. Маминого начальника он
жалел, конечно, но для него происшедшее было приключением, кроме того,
хитроумный и тонкий план по примирению родителей и поселению их на одной
территории работал даже слишком хорошо, и Тим страшно озаботился тем, чтобы
нигде ничего не заело и не сбилось.
Кира стояла уже в дверях, когда прибыла Валентина.
В замке завозился ключ, Кира вздрогнула и уронила портфель,
в котором копалась. Портфель грохнул всеми своими внутренностями и повалился
набок.
– Доброе утро! – провозгласила Валентина насморочным
голосом. В нем была непередаваемая театральная печаль. Когда-то Валентина
занималась в художественной самодеятельности и блистала в роли панночки по
повести Николая Васильевича Гоголя. – Какое несчастье, какое страшное,
ужасающее несчастье!.. Такой милый, милый молодой человек, и такая ужасная,
кошмарная смерть! Вот оно, наше время!.. Жить страшно!
На последних словах она сильно вздрогнула, повела очами и
слегка прикрыла их лиловыми веками. Кире хотелось, чтобы она поскорее
захлопнула за собой дверь, не демонстрировала бы соседям свою вселенскую
скорбь!..
– Доброе утро, Валентина. – Кира проворно подняла с пола
портфель и снова стала в нем копаться. Да где же этот чертов телефон!..
– Такое утро не может быть добрым! – строго поправила ее
Валентина. – Боже мой! Бедный мальчик!..
– Да.
– Как несправедливо и расточительно обходится жизнь с самыми
лучшими!..
– Да. Тима, ты не знаешь, где мой телефон?!
– Я знаю, – сказал Сергей, – ты его вчера сунула в банку с
кофе. Держи. Здрасти, Валентина.
Та ахнула и зажала рот рукой, как будто средь бела дня
увидела привидение.
“Единственное в мире привидение с мотором!” – вспомнилось
Кире.
– Сергей Константинович, – воскликнула Валентина
полушепотом, – вы ли это?
– А это вы, Валентина? – таким же полушепотом осведомился
Сергей. – Я позвоню тебе, – сказал он Кире, – если приедет милиция и ситуация…
выйдет из-под контроля, звони мне на мобильный. Обязательно. Ты поняла?
– Поняла, – согласилась Кира. Необыкновенное утро кончилось,
и что там будет дальше, она даже представить себе не могла.
Все-таки хорошо, что Тим его вызвал и он остался ночевать.
Если бы она оказалась одна этой ночью, утром ее можно было бы смело везти в
психбольницу.
– Сергей Константинович, вы пришли, чтобы поддержать нас в
трудную минуту? – пафосно вопросила Валентина. – Ах, как все мы беззащитны
перед лицом смерти! Она находит нас в самом расцвете сил и…
– Замолчите, – приказала Кира, – немедленно замолчите!
Та испуганно умолкла.
Валентина была домработницей. Она работала у Киры уже много
лет и, сколько Кира помнила ее, всегда выглядела одинаково – в лиловом берете,
с лиловыми веками и губами и в неизменном клетчатом пальтишке. Она была
“романтической натурой” – в первый день весны непременно приносила букетик
“подснежников” – несколько чахлых бледнолицых былинок, которые наглые продавцы
выдавали за весенние цветы, – и подсовывала их всем под нос и требовала, чтобы
вдыхали “ароматы грядущей весны”. Все послушно вдыхали. Затем следовала ветка
цветущей яблони, затем кисточка сирени, затем астры, с декламацией: “Я пью за военные
астры, за то, чем корили меня…” Когда она провозглашала: “За рыжую спесь
англичанок”, то всегда поворачивалась к Кире и подмигивала ей, словно
подтверждая, что она-то, Валентина, отлично осведомлена о том, кто здесь “рыжая
спесивая англичанка”, хотя Кира никогда не была рыжей, да и на англичанку
тянула с трудом. Когда Кира и Сергей развелись, Валентина “до ужаса”
переживала, проливала слезы над Тимом и успокоилась, только “решив для себя”,
что Сергей – злодей и тиран и “бедной малютке” Кире ничего не оставалось, как
бросить его и “начать новую жизнь”.
Как себя вести, когда “злодей и тиран” обнаружился с утра в
квартире “бедной малютки”, она не знала и на всякий случай испугалась.
При всем этом она была чистюлей, искренне любила Тима, в
первом классе даже помогала ему учить уроки и рисовать северного оленя в
тетрадь по природоведению, пекла потрясающие пироги и куличи на Пасху, носила
их святить, возвращалась просветленная и торжественная, накрывала стол с
окороком, крошечными пирожками, крашеными яйцами и букетиком гиацинтов
посередине и объявляла “пасхальный завтрак”, а до этого самого завтрака
откусить от кулича позволялось только Тиму, и вообще жила исключительно
интересами семьи – семьи Сергея и Киры, когда та еще у них была. Своей личной
семьи у Валентины никогда не было.
