– Спасибо, – сказал Сергей. Слушать про молодость Марьи
Семеновны он никак не мог, даже из соображений политеса.
– А вам зачем знать, кто приходил, кто не приходил, – жарко
спросила Марья Семеновна, – вы, видать, милиции-то не верите, а, Сергей
Константинович? И я не верю, от нисколечко не верю! Я как увидала Юрку,
участкового, ну, думаю, бог мне судья, а только этот самый Юрка еще хуже
бандюган, чем хоккеист ваш. Его, Юркина, мамаша, Зоя Петровна, самогон еще
тогда гнала, когда постановление ЦК вышло и по всем квартирам ходили и аппараты
искали, а они, хитрые, в эвакуации, в Мордовии их научили…
– И больше никто не приходил и не уходил, – подытожил
Сергей, – Данила в восемь часов. Потом Валентина, потом няня с ребенком, потом
старушка Евсеева. Правильно?
– Ну, и этот еще, – небрежно сказала Марья Семеновна, –
который к Кире-то ходит. Интерес ее. Видный такой мужчина, серьезный, с
порфелем всегда, вежливый. Да вы его знаете или нет?
– Знаю, – сказал Сергей.
– Вы меня извините, Сергей Константинович, если я лишнего
сболтнула, – продолжала вахтерша, пристально рассматривая его физиономию, – я,
конечно, ничего против не имею, только зря вы все это допущаете! Я старый
человек, вы меня слушайте, а не обижайтесь!..
– Что… допущаю?
– Вот чтоб гоголь этот к ней ходил, интерес ее. Кто его
знает, что у него за мысли, да и сам-то он откудова? Порфель у него, конечно, и
видный он из себя-то, а вот так ночью даст ей по голове, а из квартиры все и
тютю!..
Голова Сергея болела так, как будто Кирин “интерес” уже
врезал по ней своим “порфелем”.
– А самогонщикам этим верить нельзя, не-ет, нельзя!
– Каким самогонщикам?
– Да Юрке-участковому и мамаше его, Зое Петровне. Я ж и
говорю! Они когда из Мордовии вернулись, это еще папаша мой жив был…
– Спасибо, Марья Семеновна. Я пойду, пожалуй. Мне еще нужно
позвонить.
– Конечно, конечно, – запричитала Марья Семеновна. – А у
меня сердце так жмет, так жмет, и голова болит, сил нет! Это ваша Валентина
вчера меня своими душищами обдала, с тех пор и болит!
– Какими душищами? – жалобно спросил Сергей. – Как она вас…
обдала?
– Приятные такие духи, ничего плохого не скажу. Только уж
больно сильно надушилась-то! Небось не девочка, чтоб так-то уж… ароматы
распускать. Мимо прошла, прям хвост за ней духов этих! Голова у меня сразу
зашлась, а потом еще…
И Марья Семеновна грустно махнула рукой.
С лестницы Сергей оглянулся. Она пила чай вприкуску –
наливала в блюдце и сосредоточенно дула, а потом громко разгрызала сахар,
похожая на старую печальную курицу.
Марья Семеновна, черт ее возьми!.. Что она расскажет ментам,
если они станут ее допрашивать? И что уже рассказала? Что в Кириной квартире
столкнулись “дружок” и “интерес”, а что было дальше, всем известно?
Он поднялся на бывший свой пятый этаж и открыл дверь в свою
бывшую квартиру.
Тима не было слышно, а Валентина на кухне пела негромко, но
с чувством:
– “Я встретил вас, и все былое в отжившем сердце замерло…”
– Это я, – громко сказал Сергей, чтобы она не испугалась.
Она все время пугалась и опускалась на стул, придерживая рукой “готовое
разорваться” сердце.
– Боже! – вскрикнула после некоторой паузы Валентина. – Как
вы меня напугали!
– Во сколько вы вчера ушли, – спросил Сергей, – помните?
– Что? – переспросила Валентина.
Сергей заглянул на кухню. Валентина в подаренном Кирой
клетчатом добропорядочном английском фартуке месила тесто. Руки у нее были по
локоть в муке. На голове – снежно-белая шапочка с кокетливым клетчатым бантом,
очевидно, шедшая как дополнение к фартуку. От всей этой клетчатой английской
добропорядочности лиловые веки казались еще лиловее.
– Когда на сердце печаль, – объявила домработница с грустным
пафосом, – нет ничего лучше, чем плюшки с изюмом. Особенно для мальчика,
который пережил такой ужасный вечер! Кире придется всерьез заняться его
здоровьем. Я не понимаю, как она, мать, могла допустить, чтобы маленький
беззащитный мальчик стал свидетелем…
– Маленький беззащитный мальчик, насколько я понимаю,
счастлив, что ему удалось отвертеться от школы, и сейчас сидит в Интернете. Так
что вы не очень убивайтесь, Валентина.
Она посмотрела с неодобрением:
– Я никак не могу понять, когда вы шутите, а когда говорите
всерьез, Сергей Константинович.
– Я и сам иногда не могу, – признался Сергей. – Так во
сколько вы вчера ушли?
– Как обычно, – ответила Валентина и опять занялась своим
тестом, – как только Кира вернулась с работы. Бедная девочка, она еще не знала,
какое тяжкое испытание уготовила ей…
– …злодейка-судьба, – подсказал Сергей, – это, значит, во
сколько?
Валентина дико на него взглянула.
– Наверное, в… полвосьмого, – выдавила она, – Кира приехала
около семи, я точно не помню, я ей рассказала, как прошел наш день, собралась и
ушла. У меня вчера… спину прихватило, – призналась она смущенно, – радикулит. Я,
конечно, платочек из собачьей шерсти привязала, – тут она улыбнулась улыбкой
девочки-шалуньи, – но спина все равно… Я даже нагнуться не могла, Кира мне
сапоги застегивала. И по лестнице я медленно спускалась.
– Быстрее, чем за полчаса? Или медленнее?
– А сейчас, – подозрительно спросила Валентина, – вы шутите
или нет?
– Нет.
– Быстрее. А что? Или вы думаете, что бедный молодой человек
к тому времени уже мог быть убит?
– Если вы не видели на площадке его труп, значит, не мог, –
сказал Сергей любезно.
Тут он вспомнил, что так и не выяснил у Марьи Семеновны
самого главного – заметила ли она, когда в подъезд вошел Костик, – и огорчился
из-за собственного тупоумия.
– Вы будете обедать, Сергей Константинович, – чопорно поджав
губы, спросила Валентина, – и во сколько подать?
Сергей понятия не имел, “во сколько подать”. Ему нужно еще
поговорить с соседом, вызвавшим милицию, и еще раз с Марьей Семеновной, раз уж
он упустил такую важную деталь, и еще с Леной, беременной женой легендарного
хоккеиста Данилы Пухова, которого “козлы из НХЛ” называют Дэн и который соврал,
что не был дома до одиннадцати часов, а по сведениям все той же Марьи Семеновны
– был. Еще неплохо было бы позвонить на работу, где его скорее всего уже давно
потеряли и теперь ищут по всей Москве.
Инге тоже нужно позвонить. Он бросил ее среди ночи в постели
одну и не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести, но позвонить
все-таки нужно.
