Хоккеист Данила зачем-то приезжал домой в восемь часов, а
Сергею соврал, что приехал в одиннадцать. Зачем он врал?
– Так что ничего подозрительного, Сереженька. Мишенька
вышел, только когда на лестнице закричали, а до этого мы все время были дома и
ничем не можем вам помочь. – Елена Львовна вздохнула и прижала к себе исходящую
истеричным рыком Масю. – А она как будто предчувствовала, знаете? Это не
собака, это самый настоящий человек, да что человек, она в сто раз разумнее
любого человека!
Сергей покосился на старческую брюзгливую морду собаки.
Теория о ее “разумности” вызывала у него серьезные сомнения.
– Вчера вечером она так беспокоилась, вы не поверите! –
продолжала Елена Львовна восторженным, слегка придушенным от высоты чувств
голосом. – И лаяла, и лаяла, и бросалась, и беспокоилась, и в руки не давалась
– как будто знала!
Сергей хотел сказать, что Мася беспокоилась и не давалась не
от нечеловеческого ума, а от скверности характера и старческого маразма, но
благоразумно воздержался.
– Это уж ты напрасно, Леля, – неожиданно вступил Мишенька, –
она рычала потому, что услышала на лестнице Валентину Степановну. Просто не
узнала, а не потому, что у нее было предчувствие! Не нагнетай, Леля!
– Да, – печально согласилась Леля, – с ней иногда такое
бывает, она не узнает даже нас. Старенькая стала.
Дрогнувшей рукой она погладила старческую шерсть на боку.
– Она умрет, и я вместе с ней, – неожиданно добавила Елена
Львовна с извиняющейся улыбкой. – Сереженька, вы тогда Мишеньку не оставьте…
– Леля, – воскликнул муж, – что за глупости!
– Правда, Елена Львовна, – сказал и Сергей, которому до
смерти хотелось вырваться из этой квартиры, – зачем вы так себя настраиваете?..
– Я не настраиваю, – тихо произнесла Елена Львовна, – я
знаю, что так и будет. А Мася… да. Бывает, что обманется.
– А может, не на Валентину лаяла? – спросил Сергей
осторожно. – Может, кто-то чужой на лестнице был?
– Нет, – Мишенька опять принялся потирать свои руки, –
никого не было. Я выглянул – Валентина спускалась. Я ее видел, Сергей
Константинович. А больше никого не было. Н-да…
– Спасибо, – поблагодарил Сергей, – спасибо вам большое. Я
пойду, мне еще нужно… – И он сделал в воздухе неопределенный жест, который
должен был означать, как много всего ему еще нужно.
– Кире привет, – напутствовала напоследок Елена Львовна, – и
сыночку. Я никогда не могла поверить, что вы разошлись… навсегда. Такая
прекрасная, благополучная пара!.. Таких сейчас почти нет. Я так рада, что все
наладилось!
Ничего не наладилось, сжав зубы, подумал Сергей, все только
усложнилось, потому что Костика убили и потому что вчера я застал у нее
любовника. Любовника, черт побери все на свете!..
– Не знаю, что делать, – пробираясь по мебельному лабиринту,
тихо прошелестел Михаил Петрович, – чахнет с каждым днем. Внуков не нажили,
жить незачем. Ведь и не старая еще!.. Что делать, Сергей Константинович?
Сергей понятия не имел, что нужно делать. Он не верил, что
человек может просто так “зачахнуть”. Ни от чего. От того, что нет внуков.
– Позовите врача, – посоветовал он первое, что пришло в
голову, – может быть, витаминов не хватает.
– Витаминов!.. – воскликнул Михаил Петрович, и Сергей понял,
что сказал глупость. – Витаминов!..
Еще несколько раз ударившись об углы, Сергей добрался до
двери и раскрыл было рот, чтобы попрощаться, как Михаил Петрович сказал
неожиданно:
– Хорошо, что вы вернулись, Сергей Константинович. Мальчик
без вас совсем заскучал. В молодости не умеешь ценить такие вещи. Пользуйтесь
тем, что сейчас вы ему нужны. Только вы, и больше никто. Нашему сыну нужна
карьера, а мы… нет, не нужны. И жена ушла, и внука нет. И карьеры-то никакой
нет, так, разговор один… И пусть у вас будет еще один мальчик или девочка, и им
вы тоже будете нужны!
Второй раз за это невозможное утро Сергею пророчили “девочку
или мальчика” – сначала хоккеист Данила, теперь вот Михаил Петрович.
Голова болела от этих пророчеств и еще от того, что вчера в
подъезде его дома – бывшего дома – застрелили начальника его жены – бывшей
жены, – и менты решили, что это именно она его застрелила, а потом он нос к
носу столкнулся с ее любовником, а утром проснулся от того, что желание было
почти невыносимым, как когда-то, когда все еще было хорошо, и он гордился этим
желанием, и любил Киру, и хотел ее днем и ночью – всегда.
Пробормотав какую-то прощальную, привычно-вежливую фразу,
Сергей вышел на площадку, и тут у него в кармане зазвонил мобильный телефон.
– Сергей, – быстро сказала Кира, – они нашли какую-то
записку, в которой я угрожаю Костику. Приезжай прямо сейчас. Можешь?
Батурин смотрел в окно, и его затылок красноречиво выражал
все, что он думает.
Кира была совершенно уверена – думает он о том, что теперь
главный он, Григорий Батурин, а вчера Костик грозился его уволить и делал
какие-то непонятные пассы, и закатывал глаза, и многозначительно смотрел в
потолок, и намекал на то, что на его, батуринском, месте хотел бы видеть Киру.
И еще он думает, что ему некогда будет возиться с Кирой Ятт,
и выяснять ее причастность к убийству, и оправдывать ее, если понадобится
оправдывать, и искать доказательства, и выяснять подробности.
Теперь у него на руках журнал, и до тех пор, пока Володя
Николаев, владелец и бывший главный редактор, а ныне простой американский миллионер,
не прислал никого на его место, он, Батурин, здесь командир.
Он командир, на лихом коне, с шашкой и развевающимся
знаменем впереди всех, и нужно быстро определиться, в какую сторону скакать, и
каким флагом махать, и что делать, если налетят вдруг лихие махновцы из Думы
или Минпечати, и у кого можно поживиться салом и гусями, а кого лучше бы
оставить в покое, а с кем и поделиться добычей.
Григорий Батурин отлично знал, что он хороший журналист и
амбиций у него целый воз. Особенно этих амбиций прибавилось после того, что
тогда с ним случилось, и больше всего на свете ему хотелось доказать неизвестно
кому – всем, – что он еще на что-то годен, кроме того, что на самом деле умел,
чему полжизни учился и что пришлось в одночасье бросить – навсегда. Но он
понятия не имел, что нужно, чтобы быть хорошим главным редактором, хоть и
храбрился и делал вид, что он с шашкой на лихом коне впереди всех.
Трудно делать вид.
– Ну что? – спросил он, повернулся, опираясь на свою палку,
и оглядел кабинет. За распахнутой дверью слышались всхлипывания и подвывания –
это страдала Раиса, только что узнавшая о смерти шефа.
– Что? – тоже спросил капитан Гальцев.
