Вот теперь дверь за капитаном захлопнулась, и он остался.
Костик любил отдыхать, и Батурин часто оставался руководить
вместо него, и ему казалось, что редакция не может дождаться, когда же из Альп
вернется веселый, легкий, загорелый Костик, и все пойдет по-прежнему, без
тяжеловесного, нудного, каменного батуринского руководства.
Вчера он готов был его убить.
Неужели только вчера?
Кира Ятт ему не союзник. У них неплохие отношения, но она не
союзник. Они с Костиком были слишком близки, чтобы теперь Кира допустила на его
место Батурина. Совсем другого Батурина.
Тогда кто ему союзник? Леонид Борисович Шмыгун, коммерческий
директор? Давешняя рыдающая барышня из коридора? Или другая, из-под телефонного
панциря?
Он перестанет себя уважать, если номер не выйдет в срок.
Конечно же, он не выйдет. Можно переставать уважать себя
прямо сейчас.
Кто мог убить Костика? На лестнице – безоружного, открытого
и не подготовленного к нападению? Батурин столько раз видел смерть и все никак
не мог приучить себя к ее потрясающей подлости. Ничем не оправданной подлости.
Он подтянул непослушную ногу, нащупал рукой палку и встал.
По крайней мере, на некоторое время ему необходимо заручиться поддержкой Киры.
Она ему не союзник, но хотя бы временно может прикрыть тыл. Не потому, что ей
нужен Батурин, а потому, что она любит журнал и дружит с Костиком. Дружила.
Дружила с Костиком. До приезда Николаева из Нью-Йорка Кира станет ему помогать,
в этом Батурин был почти уверен. Есть надежда, что журналисты завтра же не
разбегутся по конкурирующим изданиям – и то хорошо.
Батурин дохромал до двери в смежную комнату, плотно
закрытую, и даже прикинул, не постучать ли ему, но потом решил, что это глупо –
в редакции такой политес не принят. Он знал, что она там, за дверью, потому что
слышал ее приглушенный голос, с кем-то она разговаривала по телефону. Он
приготовил первую фразу, даже мысленно произнес ее про себя. Эта фраза
непременно убедила бы Киру в том, что она должна стать ему временной союзницей
– все равно до Николаева никто не сможет назначить ее главным вместо Батурина,
который становился таковым автоматически, – и открыл дверь.
Кира сидела, повернувшись во вращающемся кресле лицом к
стене. В пепельнице дымилась сигарета. Иногда она щелкала по ней, стряхивая
пепел, но почему-то не курила. Когда она щелкала, на запястье звякали два
золотых браслета.
Батурин посмотрел на ее запястье и отвел глаза.
– …Я тебе точно говорю, Володька, – не поворачиваясь,
продолжала она, – ты мне поверь. Я не знаю! Я чуть с ума не сошла, и Тим тоже.
Когда? – Она послушала немного и опять стряхнула пепел с тлеющей сигареты. –
Встретить? Я пошлю водителя. Ты позвони им сам, они же тебя помнят отлично, и
мать, и отец! Я не знаю, как они теперь!.. Володя, ты подумай над этим. Главным
должен быть Батурин! Да никто не справится! Слушай, я очень люблю вас обоих, но
Костик в последнее время так всех распустил, что… Нет, я серьезно говорю.
Володя, если кто и сможет управиться со всеми, особенно после того, как
Костика… не стало, то только Батурин. Да ладно. Знаю. Нет, Костик не знал. Он
не знал, а я знаю. Ну и что?
Она стала слушать, очевидно, Николаев в трубке говорил ей
что-то длинное, а у Батурина вдруг взмокла спина. Он почувствовал даже, как
капля проползла между лопатками.
Уйти? Или продолжать подслушивать?
– Володь, я постараюсь помочь. Володя, я люблю свою работу,
и мне очень нравится журнал, именно поэтому ты должен отдать его Гришке.
Позвони ему. Я могу сказать ему тридцать три раза, но он не станет тебе
звонить, он же тебя совсем не знает! Да. Да. С Сергеем. Нет, не сошлись! Ему
Тим позвонил. Да. Целую, Володька. Прилетай.
Батурин понял, что сейчас она положит трубку, повернется и
увидит его в дверях. Она увидит и поймет, что он подслушивал и знает теперь,
как она изо всех сил навязывала его Николаеву.
Вот тебе и временный союзник. Вот тебе и старая дружба.
Так ты и не научился разбираться в людях, хренов военный
корреспондент!.. Разбираться не научился, а все тянет тебя в высоту, все тебе
охота доказать кому-то, что ты все можешь, что ты на самом деле впереди на
лихом коне и со знаменем! Какой из тебя командир, колченогий козел, не видящий
дальше собственного носа!..
Понимая, что незаметно скрыться ему не удастся из-за
проклятой ноги, которая все время его подводила, он неловко шевельнулся, качнул
дверь туда-сюда и спросил с ненатуральной интонацией:
– Можно, Кира?
Не поворачиваясь, она сильно потерла лицо и несколько раз
вдавила в пепельницу окурок.
– Да, конечно. Заходи. Я что-то… не в себе.
– Нам завтра номер сдавать, – неизвестно зачем сказал
Батурин. Как будто она могла не знать или забыть про номер.
Он понятия не имел, что должен говорить дальше. Благодарить
ее, что ли?
– Я звонила Николаеву, – сообщила Кира и повернулась вместе
с креслом, – он прилетит послезавтра.
– Да? Хорошо.
– Гриш, я сказала ему, что главным редактором должен и
можешь быть только ты, – устало выговорила Кира, не глядя на Батурина, – плохо
только, что он тебя почти не знает лично, но, если мы оба будем твердо стоять
на своем, он примет правильное решение.
– На чем мы должны стоять?
– На том, что нам не нужен никакой человек со стороны. У нас
сложившийся коллектив, стабильные рейтинги и все такое. Гриш, мы оба знаем, что
за последние два года журнал не умер только благодаря тебе. Вас с Костиком надо
было сразу поменять местами, но это…
– Невозможно, – подсказал Батурин.
– Невозможно, – согласилась Кира. – Если бы он был жив,
этого никогда бы не произошло.
– Я знаю.
– Нам надо переверстать всю первую полосу. Найти фотографии,
куски из его старых или невышедших материалов, что-нибудь трогательное. – Она
говорила и терла лицо. Из-за сложенных ковшиком ладоней голос звучал глухо. –
Ты сам напишешь или мне попросить кого-нибудь?
– Давай дадим на полосу всех сразу.
– Кого – всех?
– Всю редакцию. Всех, кто его знал. Журналистов,
верстальщиков, компьютерщиков, редакторов. Уборщиц, буфетчиц. – всех.
– Детские фотографии? – предложила Кира.
– Студенческие, – задумчиво продолжил Батурин, – может, еще
что-нибудь есть, например, баррикады у Белого дома в девяносто первом, премии,
судьбоносные репортажи. Есть?
– Ну конечно, есть. Его даже в Нью-Йорке награждали. Ну, не
его одного, а с Володей вместе, и Артема Боровика, если я не ошибаюсь.
