– Я даже хотел ехать разбираться, – признался Батурин, – а
потом понял, что тебе виднее, ты всегда как-то лучше пишешь такие вещи. Да и
Швидинский помер, весь материал пришлось менять. Кстати, на следующей неделе
книжная ярмарка начинается, можно всандалить в номер интервью с Потаповым, с
кем-нибудь из издателей и эти самые детективы. Ну как?
– Да, – сосредоточенно сказала Кира, – только нужно, чтобы с
Потаповым был не просто “паркет”, а что-нибудь… поскандальнее. Вроде Коха с
Чубайсом, которые мемуарами прославились.
– Какой паркет? – спросил ее муж и с раздражением потянул
носом воздух.
Ему не нравилось, что они так быстро переключились с
убийства на следующий номер их драгоценного журнала. Ему не нравилось, что они
так хорошо понимают друг друга и смотрят умильно и преданно, как давние
любовники.
Ему не нравилось слово “паркет”, черт побери!..
– “Паркет” – это протокольные репортажи, – скороговоркой
выпалила Кира. – Гриш, только ты никому Потапова не отдавай, сам съезди. Если
не сможешь, тогда я поеду, а корреспондентов не посылай.
– Что я, по-твоему, – спросил Батурин обиженно, – совсем
дурак?
– Так страница у Костика в портфеле – это факс или
рукопись?! – громко, даже несколько громче, чем нужно, спросил Сергей, и оба
голубка уставились на него.
– Не факс, – пробормотала Кира через некоторое время, –
никакой не факс, а кусок текста, который я писала.
– А остальной текст на даче?
– Ну да, – согласилась она растерянно, – на даче.
– И на дачу к тебе приезжал коммерческий директор Вася
Пискун. Как раз когда ты писала тот самый текстик.
– Не Вася Пискун, а Леня Шмыгун.
– Вот именно.
– Что ты хочешь сказать?.. – помолчав, начал Батурин, но тут
под дверью завозились, заскреблись, и на пороге возникла зареванная секретарша
Раиса.
– Кира! – воскликнула она и повела красным от слез и горя
носом. – Кир, я кофейку сварила! Может, попьешь, а? Здрасти, – сказала она в
сторону Сергея, – у нас тут такое несчастье, просто ужас.
– Я знаю.
– Беда. Беда. Кира, служба выпуска уж два раза приходила, я
все просила подождать. А вот только что они звонили, говорят, что ждать больше
никак не могут, и я решилась войти… И Зубова заходила, и Верочка Лещенко.
Зубову я к Магде Израилевне направила, а Верочку попросила прийти попозже. Ее
милиционер допрашивал, – понизив голос и беспокойно оглянувшись, сообщила
Раиса, – почти полчаса. Где была, что видела, что слышала. Она ко мне прибежала
сама не своя. И в компьютерном отделе кто-то из милиции шурует, А этот, который
здесь сидел, велел найти Лешу Балабанова. Он сначала спросил, кто, мол, в
приемной был, когда главный и вы, – тут она взглянула на Батурина, и стало
ясно, что она его терпеть не может, – ну, когда Костик… кричал на вас. А я и
сказала, что Леша был, Верочка забегала, Леонид Борисович заглядывал, а потом
Кира пришла. Он, видно, и решил, что всех должен допрашивать. Кирочка, что мне
делать со службой выпуска-то? И верстки нужно посмотреть…
– Значит, так, – тяжело произнес Батурин, как только Раиса
на секунду смолкла, чтобы перевести дух, – после всего случившегося начальник
здесь я. Вам придется это пережить, дорогая Раиса. Если вам пережить не удастся,
я вас уволю, легко и непринужденно. Я не Костик. Службу выпуска… кто там?
Королев волнуется?
– Королев, – с трудом призналась Раиса, тараща измученные
кроличьи глаза. На Батурина она старалась не смотреть, смотрела на Киру, словно
ожидала, что та ее спасет, но Кира, отвернувшись, молчала, крутила в руках
карандаш, звякали браслеты.
– Королев всегда на взводе, вы же знаете. Пусть он зайдет ко
мне, а не к Кире. У нее и без службы выпуска много дел. У этой самой… как ее…
Танечки Лещенко?
– Верочки.
– У Верочки Лешенко узнайте, что ей надо, и если ничего не
надо, только языком почесать, пусть потерпит дня три. Вы обзвонили сотрудников?
– За… зачем?
– Затем, что у нас собрание трудового коллектива в связи с
трагическими обстоятельствами, – отчеканил Батурин. – Должны быть все. Я
расскажу, как мы будем жить дальше. Кто не спрятался, я не виноват.
По мере того как он говорил, лицо у секретарши менялось, и,
по мере того как оно менялось, он понимал, что наживает себе врага. Навсегда.
На всю оставшуюся жизнь.
От того, что он подслушал разговор Киры с Николаевым и
понял, что она на его стороне и, оказывается, была на его стороне всегда и даже
знала, сколько усилий ему приходится прикладывать, чтобы удержать журнал на
плаву, и даже сумела это оценить, он как-то непозволительно расслабился, решил,
что теперь все пойдет само собой – сотрудники, оплакав главного, примут его,
Григория Батурина, если не с распростертыми объятиями, то хотя бы с дружелюбным
равнодушием, и возьмутся за работу, и приналягут, и в едином порыве…
Ничего подобного. С чего ты взял?
Они не хотят тебя, они хотят Костика, веселого, легкого,
задиристого, с альпийским загаром и голливудской улыбкой. Теперь он еще и герой
– оттого, что погиб так нелепо и внезапно. Им наплевать на то, что без его,
батуринского, тяжеловесного натиска журнал давно и безнадежно катился бы под
горку, и его никто бы уже не смог остановить, потому что Костик был слишком
доверчив и легкомыслен, и слишком много времени и сил тратил “на девчонок”, и
не желал видеть очевидного, например, того, что уже давно выросли и оперились
конкуренты, готовые в любой момент обойти, сжевать, подмять их под себя.
Киру любили больше, Кира была “своя”, гораздо более “своя”,
чем Батурин, и неизвестно, как еще все обернется, если она станет поддерживать
его.
– В кабинет главного я не пойду, – напоследок сказал
Батурин, – буду у себя. Кофе можете туда принести. И обзвоните всех, Раиса!
Он поднялся с шаткого креслица и вытянул свою палку.
– Кира, собери редакторов. Обсудите первую полосу, а я
подойду, как только с Королевым решу. Сергей, вы… уезжаете?
– Да.
– Тогда до свидания.
– Счастливо.
Они подождали, пока Батурин дохромает до двери, и Раиса
открыла было рот, чтобы заговорить, но Кира заговорщицким жестом приложила
палец к губам:
– Потом, Раечка. Все потом.
– Но ведь это невозможно!.. – пискнула Раиса, и глаза у нее
налились слезами. – Это невозможно после того… После Костика… Он всегда…
– Тише, тише, – попросила Кира, – может, валерьянки тебе
найти?
Махнув рукой – не надо, мол, мне никакой валерьянки, чем тут
валерьянка поможет! – Раиса убралась в приемную.
