– Руки вверх, гадина! Ну!..
Сергей выдвигал и задвигал ящики комода, искал сухие носки,
а Аристарх Матвеевич все бормотал, как он ошибся.
Как жестоко, непростительно ошибся!..
– Да ладно, – говорил Сергей, которому время от времени надоедало
самобичевание Аристарха Матвеевича, – все в порядке.
Но сосед не сдавался:
– Кира Михайловна просила меня, и я обещал быть ей полезным,
а что получилось?! Она надеялась на меня, а я вместо того, чтобы застигнуть с
поличным настоящего преступника, напугал вас, дорогой Сергей Константинович!
– Да ладно.
– Всю зиму, вы подумайте, всю зиму я был на посту, а тут
вдруг так опростоволосился! Сергей Константинович, дорогой, не держите зла на
старика, я-то ведь подумал, что это настоящий жулик лезет! Я в окно увидал и
сразу кинулся, а оказалось, что это вы приехали!
– Все в порядке.
– И Кира Михайловна будет расстроена! Как я мог, как я мог
так ошибиться!
– Да ладно.
Между колен Аристарх Матвеевич держал коричневое
пластмассовое ружьецо, с помощью которого он собирался скрутить “настоящего
жулика”, и пол вокруг его ног в подшитых валенках казался черным от натащенной
мокрой земли.
Придется еще и полы мыть, будь он неладен, Аристарх
Матвеевич, с его бдительностью!
– Я машину-то сразу заметил, как только она приехала, ну,
думаю, хозяева приехали, сегодня день такой чудесный, думаю, не усиделось им в
Москве! Решили хоть воздуху глотнуть, ну, и не волнуюсь себе нисколько. У меня
за домом целая куча прошлогодних малиновых кустов осталась. Я по осени малину
проредил, а сжечь мусор не успели! Я и жгу себе, жгу и не знаю, что тут такое
преступление происходит!
– Все в порядке, Аристарх Матвеевич.
Сергей нашел, наконец, носки – зеленые, бумазейные,
армейского образца. Они принадлежали тестю и Сергею были маловаты.
Он открыл в ванной воду, привычно прислушался, как внизу,
под домом, ровно и мощно, словно обрадованно, загудел насос, и вспыхнул газ в
итальянской колонке, и вода стала медленно нагреваться, и ванна весело хрюкнула,
когда Сергей заткнул блестящую пробку.
– Сергей Константинович, – позвал под дверью убитый горем
сосед, – а вы… уже обнаружили, что именно пропало?
– Нет, – перекрикивая шум ожившего дома, ответил Сергей, – в
руках у вора ничего не было, так что я не знаю, что могло пропасть! У нас тут
ничего мелкого вроде бы нет!
– Вот беда, – пробормотал горемыка Аристарх Матвеевич. – Вот
какая беда!
– Да нет никакой беды! – Сергей решительно закрутил краны,
хоть ему до смерти хотелось постоять под горячей водой еще немного. – Не
переживайте вы так, Аристарх Матвеевич! Я помню, две зимы назад тут вообще у
всех побывали, даже у Паши Косого, который всем авторитетам авторитет, и
ничего!.. Самое главное, что все живы и здоровы.
– Конечно, – согласился из-за двери сосед, – вы, конечно,
правильно говорите, Сергей Константинович. Только странно это, когда жулик
лезет в дом и ничего не крадет, кроме… бумаги.
Сергей перестал вытирать голову.
– Какой бумаги, Аристарх Матвеевич? – спросил он
настороженно.
– В той комнате, где окно открыто, беспорядочно разбросаны
бумаги. Я, естественно, не стал в них заглядывать, опасаясь попасть в
положение, еще более неловкое, чем то, в котором оказался, когда приставил дуло
к вашей спине, но у меня создалось впечатление, что налетчик копался именно в
этих бумагах. Если, конечно, не вы сами их достали, Сергей Константинович, но в
таком случае попрошу вас меня…
Кое-как натянув свитер, Сергей выскочил из ванной. Аристарх
Матвеевич маялся под дверью, подшитые валенки содеяли еще один грязный островок
на чистом полу, но Сергею было не до того.
Комната “с витражом” дохнула на него холодом – может,
потому, что Сергей нагрелся в ванной, а может, потому, что окно прикрыто
неплотно.
Так и есть.
В пылу погони он не заметил, что по всей комнате раскиданы
бумаги, и выдвинуты ящики дедовского письменного стола, и сквозь пустотелые
пластиковые папки просвечивает древний персидский ковер, а один ящик даже
вывернут прямо на пол. Старые желтые квитанции, телефонные книжки, исчерченные
Тимом, чужие черно-белые фотографии, газетные вырезки, вязальные спицы,
фарфоровая собачка с отбитой лапой, капроновая лента, которую вплетали в косы
первокласснице Кире – и в самой середине след грязного башмака.
– Бумаги, – бормотал Сергей, – бумаги.
Он поехал в Малаховку именно за бумагами и не сказал об этом
ни единой живой душе.
– Вот именно об этих бумагах я и говорю, – затянул от двери
Аристарх Матвеевич, – я так понял, что для вас это тоже неожиданность. Верно,
Сергей Константинович? Согласитесь, что это более чем странно!
– Более чем, – подтвердил Сергей задумчиво, – что более, то
более!..
Тяжеленное кресло с неудобной спинкой валялось на боку за
столом – очевидно, именно его уронил загадочный жулик, когда кинулся спасаться,
и Сергею показалось, что где-то обвалились балки. Под креслом на полу тоже
лежали придавленные бумаги.
Что именно он мог искать?
Рукопись в пластиковой папке с отпечатками пальцев?
Рукописей была целая гора, и как в ней теперь разобраться, Сергей
не знал. Он присел на корточки и стал проворно просматривать листы, исписанные
крупным, четким Кириным почерком:
“…появление американских военных советников в Панкисском
ущелье свидетельствует скорее не о том, что грузинское руководство вступило, наконец,
в борьбу с международным терроризмом…”
“…таинственный и вездесущий министр печати и информации
Дмитрий Потапов, известный всем поклонник легкого жанра – никто из
государственных деятелей не уходит с такой легкостью от щекотливых вопросов…”
“…ежегодное послание президента Федеральному собранию,
задержавшееся в этом году почти на полтора месяца и все же состоявшееся на этой
неделе, заставило всех государственных чиновников на время позабыть…”
Господи, сколько чуши написала его жена и сколько еще напишет!..
Как она всегда обижается, когда он так говорит о ее
писанине! Но ведь это правда!..
Сергей Литвинов, всю жизнь занимавшийся теоретической
физикой, обо всем на свете, кроме теоретической физики, думал примерно
одинаково – чушь.
Вот. Нашел.
“…вся современная проза, которая, насколько можно судить по
книжным развалам, сосредоточилась сейчас именно в женском детективе. Вечный
спор о том, что можно считать литературой, а что нельзя, какая именно
литература “высокая”, а какая “низменная”, борцы за “высоту” литературы,
кажется, начали проигрывать.
