Костик перевел на нее взгляд – она невозмутимо курила, –
моргнул налитыми кровью глазами, нашарил пепельницу и по длинному полированному
столу пустил ее в сторону Киры.
Пепельница поехала, закрутилась, сошла с дистанции и
свалилась на ковер. Все трое проводили ее глазами.
– А-а, – вдруг завыл Костик, как будто это было последней
каплей, переполнившей чашу, – будьте вы все прокляты!
После чего схватил бутылку минеральной воды в кулак, как
гранату, и стал яростно дергать пробкой о край все того же, светлого дерева,
стола. Пробка упорствовала и не поддавалась, но он все-таки сорвал ее, оставив
на полировке безобразные белые следы, – и выпил примерно половину бутылки.
– Слушай, Григорий, – выговорил он, тяжело дыша и утирая
рот, – вот я при свидетелях говорю: я тебя уволю. Ты понял или нет? Еще один
раз, даже не раз, а… и все. Я больше не могу.
Батурин некоторое время жевал губами, как будто матерился
про себя, изо всех сил стараясь загнать мат обратно в глотку.
– А на мое место, – спросил он, перестав жевать, – кого? Ее?
Кира рассматривала свою сигарету.
– Да хоть бы ее, – в лицо ему выплюнул Костик, – она у меня
из-под носа ничего уводить не станет.
– Костик, – медленно и отчетливо произнес Батурин, – я у тебя
из-под носа никогда и ничего не уводил. Это все вранье. Я вообще не знаю,
откуда ты это взял.
– Откуда надо, оттуда и взял, – сказал Костик устало, – все,
Гриша. Иди. Я больше не могу.
Батурин еще постоял, изо всех сил стискивая в кулачище
подцепленную на столе ручку, потом швырнул ее на ковер и вышел.
Воцарилось молчание – глубокое, как пишут в романах.
– Ну что? – спросила Кира, когда глубокое молчание ей
надоело, – повеселили народ? Небось полредакции под дверью стояло! Жаль, ты не
догадался в коридоре орать. Для удобства сотрудников.
– Да наплевать мне на полредакции! – вновь начал Костик,
схватил бутылку и вылил в себя остатки воды. Обошел стол и, отдуваясь, уселся
на свое место. – Так больше нельзя. И вообще нам надо все обсудить!
– Нам – это кому?
– Мне, – буркнул он, – с тобой. Ты как-никак мой второй
заместитель.
– Костик, если ты планируешь таким образом перевести меня в
первые, я не пойду, и не мечтай даже.
– Почему?
– Потому. Ты же все понимаешь! Ты уволишь Батурина, возьмешь
меня первым замом, я поработаю два года, а потом что-нибудь стрясется, и мне
придется уйти. Куда я денусь, когда все будут уверены, что я его подставила,
чтобы заполучить должность?! Он же не пойдет работать сапожником! Он устроится
в соседнее издание и…
– Кира, – прикрикнул Костик, – я твой начальник, а не
наоборот! Как я решу, так все и будет!
– Ничего подобного, – хладнокровно ответила она, – я тоже
что-нибудь предприму, если ты решишь! И вообще я не понимаю, почему ты на него
взъелся! Он грамотный редактор, и пока что никто не уличил его во взятках! А
то, что у вас разные взгляды, так это даже хорошо. Я только вчера смотрела
рейтинги, и мы опять на первом месте. Мы самый читаемый журнал, Костик, а
Батурин, между прочим, тут днюет и ночует, контролирует ситуацию.
– Лучше бы он дома ночевал, черт его побери, а ситуацию я и
без него проконтролирую! Я… потом тебе скажу.
– Что? – насторожилась Кира.
– Потом, – морщась, повторил Костик и зачем-то показал
глазами на потолок. Кира посмотрела. Потолок как потолок, ничего особенного.
– Потом, – повторил Костик с нажимом, – я тут такое узнал…
– Что?
– Батурин, – выговорил он одними губами, без звука, – потом.
– Костик, – осведомилась Кира, – мы играем в войну?
Он снова завел глаза к потолку и беспокойно шевельнулся в
кресле.
– Я к тебе сегодня приеду, – объявил он неожиданно громко
после своего трепетного шепота, – вечером, часов после девяти. Поговорим.
– Здрасти! – сказала Кира и с неудовольствием услышала в
этом “здрасти” интонации бывшего мужа, – ты ко мне приедешь! Я… не готова.
– Да ладно! – вдруг развеселился Костик. – Я к тебе cтo раз
приезжал, и ты всегда была готова. А теперь что? Или у тебя любовник ночует?
– Любовника выставить не проблема, – ответила Кира небрежно,
– я просто не люблю никакой горячки. Давай завтра.
– Нет, – твердо заявил Костик, – сегодня. Мне надо с тобой
поговорить. Я на самом деле как-то не очень понимаю, что мне делать дальше. Я
тебе расскажу, и мы вместе подумаем.
Кира посмотрела ему в лицо. Лицо было красивое – по
обыкновению, и очень обеспокоенное – против обыкновения.
– Ну хорошо, – согласилась она и пожала плечами под
безупречной кашемировой водолазкой, – приезжай.
– А любовник?
– Выставлю.
– Ну и отлично. Слушай, посмотри за меня первую полосу, что
там в колонке главного редактора наваляли, а?
– Ты что, – удивилась Кира, – не сам писал?
– Нет, – буркнул Костик, – Верочка писала. Я замотался
что-то.
– Верочка?! – изумилась Кира. – В твоей колонке?! Господи, а
почему я не могла написать?! Или Батурин?! Как бы ты с ним ни лаялся, он бы все
равно лучше Верочки написал!
– Кира! – закричал шеф и даже головой затряс, как эпилептик.
– Я тебя умоляю, посмотри колонку! Если надо, перепиши! И иди отсюда, а?! У
меня в два совещание в Минпечати, и еще эта должна прийти… дура из отдела
новостей!
– Какая… дура из отдела новостей?
– Да бог ее знает! – как бы совсем потерялся шеф. – Ну,
дура! Молодая такая! Она в прошлый раз президента назвала Василий Васильевич!
Ко мне прибегает Магда Израилевна, приносит материал и говорит: “Не знаю, что
делать, второй раз за неделю такие ляпы! А уволить не могу, папочка у нее!”
– Аллочка, что ли? – сообразила Кира.
– Да не знаю я! Не редакция, а публичный дом: Верочка,
Аллочка, Розочка…
– Магда Израилевна, – подсказала Кира. Ей стало смешно.
Конечно, корреспонденту столичного политического
еженедельника “Старая площадь” непростительно было не знать, что президента
зовут вовсе не Василий Васильевич, а также и не Виталий Витальевич, а заодно и
не Вениамин Вениаминович, но Костик кипятился как-то уж очень отчаянно, как
будто переигрывал немножко. Да еще глаза возводил к потолку, что, очевидно,
должно было означать, что в люстре у него подслушивающее устройство. В кино
всегда возводили глаза к потолку, когда намекали на прослушку.
