Кира смотрела на него, и вид у нее был растерянный, как у
Тима, когда Сергей пытался объяснять ему алгебру, а он очень старался понять и
не понимал.
– Зачем приезжал Батурин? Почему он так с тобой и не
поговорил, а постоял, покурил и уехал? А Валентина? Если она вытащила эти
полстранички, значит, она застрелила Костика?! Она его едва знала! Два раза в
жизни видела! Или мы чего-то про нее не знаем?! А Леночка с Машенькой?
– Аллочка с Верочкой.
– Да. Две молодые журналистки. Кому-то из них понадобилось
пристрелить шефа?! Почему? Зачем? Более или менее похожий на правду мотив есть
только у Батурина, который приезжал и не заходил.
– Какой мотив?
– Должность.
– Это не мотив.
– Мотив. Ты сама говорила, что он никогда не стал бы
главным, если бы не…
– Он стал бы главным в любом другом журнале. Мы бы от этого
только проиграли. Батурин – это танк, Сереж. Боевая машина. Бронетранспортер.
Его не остановить. Я даже Николаеву сегодня сказала, что никто лучше Гриши…
– Может, ему не хотелось в другом, или нужно было непременно
в этом. Ты же ничего про его не знаешь, правильно?
Кира посмотрела на мужа. То есть на бывшего мужа.
Она знала о Григории Батурине много, гораздо больше, чем
знал Костик, и, уж конечно, больше, чем Сергей, только теперь непонятно, какой
знак нужно поставить теперь перед этими знаниями – плюс или минус.
Сергей залпом допил остывший кофе из кружки с надписью
“Серый волк, зубами щелк!”. Когда-то Киру развлекало, что он – “Серый волк”.
Теперь-то он, конечно, никакой не “Серый волк”. Теперь он
чужой человек.
– Это то, что касается, так сказать, редакционной части
вопроса. Теперь что касается местной.
Прямо из-под крана он налил в чайник воды и плюхнул его на
подставку. Из носика плеснуло, потекло по сверкающему круглому боку – теперь
высохнет, останутся гнусные белые потеки, которые Кира терпеть не могла.
– Местная часть вопроса тоже полна странностей и неожиданностей.
Значит, мы установили, что никаких чужих в подъезде не было, по крайней мере,
их никто не видел. Даже Марья Семеновна. Тем не менее, с Масей случился
истерический припадок, а соседская дверь, как всем нам хорошо известно,
расположена прямо напротив нашей двери. Скажи мне, пожалуйста, она твоего… на
козлину она лает?
– Сереж, прекрати.
– Я веду расследование, – четко выговорил он. – Лает или не
лает?
– Я не знаю, – холодно ответила Кира, понимая, что, раз муж
“завелся”, остается только ждать, когда “завод” кончится.
– Вспомни.
– Да нет, пожалуй, не лает. Она сначала лаяла, а потом
перестала.
– Привыкла, значит, – констатировал Сергей. – Хорошо.
Человек, который выстрелил, точно знал, что выстрела никто не услышит, потому
что наверху у нас ремонт. Опять получается, что это кто-то из своих, местного
разлива. Всех своих Мася знает и на них не лает. Даже на твоего козлину.
Значит, был чужой. Откуда чужой знал про ремонт?
– О господи, – пробормотала Кира.
– Вот именно, – согласился Сергей. Зачем-то взял у нее из
пачки сигарету, неумело поджег, как пятиклассник, сунул в рот, выдохнул длинный
конус белого дыма и сморщился от отвращения.
– Дай сюда.
Он сунул ей сигарету. Он прикурил ее просто так, чтобы
отвлечь бывшую жену. Она послушно отвлеклась – посмотрела на него, некурящего,
с высокомерной жалостью и шикарно затянулась.
– Зачем Данила сказал мне, что не был дома, а на самом деле
был? Как они могли быть связаны – Костик и Данила?
– Никак не могли.
– Почему?
Кира подумала немного:
– Ни почему. Не могли, и все тут. Я этого Данилу едва знаю,
а уж Костик-то…
– Кира, это ничего не значит. Слушай, – вдруг вспомнил он, –
сколько времени?
– Девять.
– Мне нужно поговорить с его женой.
– Чьей?! – изумилась Кира.
– С женой Данилы. Он заявил мне, что она целыми днями дома и
что у нее глаз-алмаз. Я пойду. Поговорю.
– Хватит позорить меня перед соседями! – крикнула Кира, и
глаза у нее совершенно неожиданно налились слезами. Она редко плакала и не
любила слезы, и никогда не пользовалась ими, как стратегическим женским
оружием, а тут вдруг второй раз за вечер!..
– Я тебя не позорю, – отрезал Сергей, – я пытаюсь спасти
тебя от тюрьмы.
– Иди ты к черту, – пробормотала Кира.
– Я вернусь через полчаса, – пообещал он, как будто был не
бывшим, а настоящим мужем.
И ушел.
Джинсовый комбинезон не скрывал, а подчеркивал круглый
аккуратный живот. Сергей был уверен, что жена хоккеиста Пухова и не стремится
его скрывать, а, наоборот, гордится им и даже несколько выставляет напоказ.
Тринадцать, нет, почти четырнадцать лет назад, когда Тим рос
внутри у Киры, быть беременной было стыдно.
Ну, не то чтобы стыдно, а так, неловко. Кира худела, носила
длинные свитера и страшно гордилась тем, что до девятого месяца окружающие даже
не догадывались о ее “интересном положении”.
– Мальчик, – в третий раз за семь минут проинформировала его
Лена, – вот странно, все мои подружки хотели девочек, а я так рада, что у меня
мальчик! У нас. И Данилка очень рад. Ой, он такой смешной стал, ты не
представляешь, Сереж! Беспокоится за меня. Ухаживает.
– Правильно делает, – в третий раз сказал Сергей и вздохнул.
Кира всегда держалась в некотором отдалении от людей –
соседей, коллег, попутчиков в самолете. Сергей был более общительным и первый
раз в жизни жалел об этом.
Жена хоккейной звезды казалась совершенно уверенной в том,
что он пришел, чтобы немного повосхищаться ее будущим ребенком, настоящим мужем
и вообще тем, что чета Пуховых существует в природе и Сергей даже имеет
возможность приобщиться к их счастью.
– Я теперь пью только зеленый чай. Специальный зеленый чай
для беременных. Данилка договорился, и ему возят из Китая. Говорят, цейлонский
тоже ничего, но Цейлон еще дальше, чем Китай.
– Шри-Ланка, – поправил Сергей автоматически.
– Какая Шри-Ланка?
– Цейлон после получения независимости стал называться
Шри-Ланка. Цейлоном его называли англичане. Колонисты.
– Да ну? – удивилась Лена. – Будешь?
– Что?
