– Доброе утро, лапочка, – пропел ей в ухо сладкий змеиный
голос. – Опаздываешь?
Аллочка вздрогнула, шарахнулась и чуть не уронила портфель.
Леша поддержал ее под локоть. Она вырвала руку.
– Что ты брыкаешься? У тебя на раздумья была целая ночь.
Соскучилась по мне, малышка? Думала о своем мальчике?
– Леша, ты просто больной, – заявила Аллочка. Было не так
страшно, как вчера, потому что вокруг люди шли на работу. – Отстань от меня!
Зачем я тебе нужна?!
– Ты мне не нужна, кисочка, – шипел Леша и гладил сзади ее
шею. Волосы на затылке встали дыбом, как будто по шее прополз червяк. – Ты мне
совсем не нужна, и не надейся даже. Но я тебе сказал – пикнешь, я тебя уколю.
Видела мой шприц?
Он сунул руку в карман ее пальто, схватил Аллочку за пальцы
и стал их выкручивать. Она замычала от боли, глаза налились слезами.
Закричать? Затопать ногами? Позвать охрану?
Он выкручивал ей пальцы сильно и как-то очень умело. Рука по
локоть запульсировала и как будто моментально раздулась.
– Мне от тебя ничего не надо, деточка. – Леша нежно прижался
щекой к ее макушке, а пальцы в кармане сдавил еще сильнее. – Только два раза.
Два разочка. Я тебя трахну, и все. Чтоб ты, ласточка, знала, как авансы
раздавать, а потом на попятный идти!
– Я ничего не раздавала!
– Ну, конечно, – согласился Леша, – скажи еще, что ты вообще
никогда на меня завлекательно не смотрела и ножки не показывала! Тебе это
просто так не сойдет, киска. – Он выпустил ее руку, потому что с плеча у него
соскользнула сумка, и ему пришлось ее поправить. Зато теперь он запустил пальцы
ей в волосы. – Ты аристократка, а я ничтожество, и я тебя трахну, потому что я
так хочу, а не ты! И можешь быть свободна, моя козочка. До следующего раза. И
папочка ничего не узнает. Не узнает, правда ведь?
– Пошел. Ты. К чертовой. Матери, – раздельно выговорила ему
в лицо собравшаяся с силами Аллочка. – Понял? Если ты больной, иди и лечись!
Или отстань от меня! У меня на мобильном есть кнопка экстренного вызова. Я ее
нажимаю, и они приезжают в течение одной минуты, это проверено. Хочешь? Нажать?
– Дрянь, – процедил Леша, улыбаясь, – дрянь паршивая! Какая
же ты дрянь!
Аллочка вдруг поняла, что напугала его, и эта мысль
подействовала на нее как живая вода на мертвого Ивана-царевича. Она вдруг
увидела, что вокруг день, людная улица, редакционный подъезд, и вообще – никто
не смеет разговаривать с ней так, как разговаривал Леша!
– Ты же знаешь, – он все еще улыбался, – я тебя, суку,
из-под земли достану. Никто ничего не поймет, даже твой папочка. Paз – и нет
тебя!
– Да тебе к тому времени будет наплевать, – пообещала новая
решительная Аллочка, – есть я иль нет меня! Если тебя даже удастся отскрести от
асфальта, трахаться ты сможешь только в следующей жизни. Ты веришь в
переселение душ, Леша?
– Посмотрим, – процедил он, – сука!
– Посмотрим, – согласилась Аллочка.
Пальцы все еще горели, и руке было больно – почему-то
стреляло в локоть, – но Аллочка неожиданно уверилась, что справится, непременно
справится с этим самым Лешей, и ее гордость и самостоятельность не будут
негодовать – она справится с ним сама. Уже почти справилась.
Ей нужно найти Киру и заставить выслушать ее.
На третьем этаже, где сидело начальство, было как-то странно
– как будто нагрянула налоговая полиция и никто толком не знает, что нужно
делать: то ли притвориться, что ничего не происходит, голи совершить массовое
самоубийство, чтоб долго не мучиться.
В приемной, куда, Аллочка первым делом заглянула, находились
Батурин, секретарша Раиса и незнакомый высокий мужик в очках.
– Доброе утро. – пропищала Аллочка. И голос, и тон
показались ей ужасными, – извините, пожалуйста, Кира Михайловна на месте?
– Она… сейчас занята, – неуверенно произнесла Раиса и
посмотрела на Батурина, – только вот… Григорий Алексеевич… а Кира…
В коридоре, за спиной Аллочки, останавливались какие-то
люди, заглядывали внутрь.
– Зайдите, – приказал ей Батурин, – и закройте за собой
дверь.
Аллочка послушно втиснулась в приемную и прикрыла дверь
перед чьим-то любопытным носом. Кажется, это был Верочкин нос. Аллочка испытала
прилив здорового злорадства.
– Что вам нужно?
– Григорий Алексеевич, мне нужно поговорить с Кирой
Михайловной. Прямо сейчас.
Незнакомый мужик усмехнулся. Батурин вздохнул.
– Вы можете поговорить со мной. Не сейчас, а через… часок.
Это все? Вы свободны.
– Не знаю я! – послышался совсем близко растерянный голос
Киры, Аллочка оглянулась и увидела ее.
Она стояла в дверях своего кабинета – черный свитер, черные
джинсы, длинная цепочка с ручейком разноцветных камней, лохматая челка до глаз,
выстриженный затылок, на лице никакого макияжа.
Вот бы мне стать такой, горячо подумала Аллочка, такой
стильной, классной, талантливой. Нет, не стать.
– Я ничего не понимаю. Здравствуй, Аллочка.
– Здравствуйте, Кира Михайловна.
– Кира, – Раиса всхлипнула, – но никто, ты понимаешь, никто
не заходил!
– Понимаю, – кивнула Кира.
– А… что случилось? – тихонько спросила Аллочка. Батурин чуть-чуть
отступил, словно допуская ее в круг посвященных, и Аллочка заглянула Кире за
спину.
Кабинет напоминал апартаменты главы Временного правительства
Керенского после визита революционных матросов.
Бумаги устилали серый ковер. Стол был выпотрошен, пустые
яшики валялись рядом. Самый нижний, очевидно, запертый на замок, был выдран с
мясом. Из передней панели торчали шурупы. Маленькая головка стильной лампочки
на журавлиной шее была свернута и перегнута. На стеллаже не осталось ни книг,
ни кассет. Даже белый горшок с худосочным цветком скинули на пол, и бледные
листья, придавленные тяжелой глиной и комьями земли, казались мертвыми.
– Кто это сделал?!
Незнакомец опять хмыкнул и заметил в пространство:
– Хороший вопрос.
– Аллочка, это мой муж Сергей, – быстро представила Кира, –
Сереж, это Аллочка Зубова, наша журналистка.
– Здрасти, – сказал муж Сергей.
– Здравствуйте.
– Я пришла, – насморочным голосом вступила Раиса, – я
пришла, а дверь открыта, и тут… такое безобразие!
– Дверь в коридор тоже была открыта? – спросил Кирин муж
быстро.
– Ну да! Она и была открыта. В приемную то есть, а в
кабинеты мы сроду двери не запираем! От кого нам запираться-то!
