Неожиданно для себя он пожал ей руку и сбежал вниз. На улице
потеплело, и он пожалел, что у него нет времени, чтобы заехать туда, где он
жил, и поменять куртку. В Кирином гардеробе не было его курток.
Аллочка объяснила многое, но не все. Не все.
Первым делом он должен разобраться с потрошителем бумаг его
жены, а потом уж со всем остальным – Леной Пуховой, Масей, которая припадочно
лаяла, Валентининым ревматизмом, лиловым “бэрэтом” и запиской с угрозами.
Он сел в машину, поморщился и нашарил в “бардачке” “Орбит
белоснежный”.
Он ведь и в самом деле никогда не курил.
Кира открыла дверь и позвала с порога:
– Тим!
Послышался какой-то шум, отодвинулся стул, и ее сын возник в
коридоре. Он был почему-то в шортах все такой же необъятной ширины и в майке
навыпуск.
– Господи, – пробормотала Кира, – на кого ты похож?
Он осмотрел себя с некоторым недоумением.
– А что?
– Почему ты в этих штанах?
– Жарко.
– Где тебе жарко?!
– На теннисе было жарко. – объяснил Тим охотно, – я играл и
вспотел.
После тенниса прошло полдня. Бесполезно спрашивать, почему
он не переоделся.
– Тим, папа не звонил?
– А должен?
– Да. Должен.
– Почему?
Потому что утром он отвез ее на работу, вместе с ней
осматривал разгром в ее кабинете и ушел, пообещав напоследок, что будет
звонить. Потому что именно он сказал, что никто не найдет ни отпечатков, ни
улик, и милиция на самом деле ничего не нашла. Ничего, что могло бы иметь
отношение к смерти Костика!
Откуда он знал?! Что он знал?!
От разговоров с “правоохранительными органами” у Киры болела
голова и слезились глаза, как будто она целый день просидела в мешке с
цементом. А Сергей так и не позвонил.
– Мам, почему он должен звонить?
– Потому что обещал.
Тим забеспокоился:
– Обещал и не позвонил?
– Тим, не переживай, ради бога. Где Валентина?
– Я здесь, Кирочка. У меня есть свежий чай, только что
заварила. Выпейте чашечку.
Добропорядочный клетчатый английский фартук показался в
коридоре.
– Когда усталость берет свое…
– Мое усталость не берет, – пробормотала Кира, – я железная.
– Что, Кирочка?
– Ничего. Как ваш ревматизм?
Валентина сконфузилась:
– Благодарю вас, Кирочка, немного лучше. Мы сделали алгебру
и биологию на понедельник. На ужин курица в белом вине. Я вычитала рецепт в
одном романе. Чудный английский роман!
Валентина повела носом и чихнула.
– Весна! – провозгласила она. – Моя аллергия – верный
признак весны! Наверное, нужно съездить в Малаховку и убраться. Скоро, скоро
все выходные мы будем проводить там, в сердце природы!..
– Это Малаховка – сердце природы? – осведомилась Кира из
ванной. Тим радостно фыркнул и убрался в свою комнату. Но Валентину было не так-то
просто сбить с толку.
– Сердце природы, его биение можно ощутить везде, но в
больших городах, где живут сотни людей, это немного сложнее. В Малаховке я
чувствую себя обновленной и вечной! – Тут она остановилась и спросила
озабоченно: – Сергей Константинович приедет на ужин? Если да, нужно подать еще
один прибор.
– Ничего не знаю про вашего Сергея Константиновича.
– Кирочка, – с беспокойством сказала Валентина, вдвинулась
поглубже в ванную и взялась за края клетчатого фартука, – если вы рассердились
на него из-за наших утренних… недоразумений, умоляю вас, не стоит! Умоляю!
Конечно, конечно, во время развода я всецело, всей душой была на вашей стороне,
но если… если вы считаете возможным начать заново жизнь и любовь!..
Кира смотрела на нее во все глаза.
– И потом, мальчик очень счастлив, – добавила Валентина,
оглянувшись на дверь. – Очень, очень счастлив. Он так его ждет. Может быть,
все-таки он не такое уж… чудовище?
– Какое… чудовище?
– Сергей Константинович, – пролепетала Валентина, – может
быть, и не чудовище?.. Может быть, мы… простим его?
Тут Кира стала хохотать.
Хохоча, она звонко поцеловала Валентину сначала в одну, а
потом в другую пухлую щеку – Валентина зарделась – и прошлепала мимо нее в
кухню.
– Давайте есть! – закричала она оттуда. – Пока не явилось
чудовище и не сожрало нашу курицу вместе с прибором!
– Тише, тише!.. – зашипела Валентина.
– Какое чудовище, мам?
– Никакое.
– Мам, пойдем в субботу на “Гарри Поттера”? Что за дела? Все
посмотрели, а я нет!
– А потом ты меня изведешь, что я тебя потащила на детский
фильм!
– Не изведу, мам. Правда.
– Тогда пойдем. Валентина, давайте ужинать с нами.
– Мне, право, неловко, Кирочка…
– Ловко, – объявила Кира, – право, ловко! Садитесь.
Курица “из чудного английского романа” аппетитно дымилась в
фарфоровой миске, исходила соблазнительным духом, огурцы были совсем весенними,
похожими на огурцы, а не на зеленую мочалку, корейская морковка, которую любила
Кира, сияла неестественным рыжим электрическим цветом, Тим смотрел умильно,
Валентина хлопотала, никто не ссорился, и беды отдалились и сжались до размеров
пресловутой булавочной головки, в которую неизвестно почему время от времени
сжимается все на свете, и тогда приехал Сергей. Он открыл дверь, и вошел, и
никто не слышал, как он вошел, и остановился в дверях, и некоторое время
смотрел на них, а потом Кира его заметили.
Заметила, вскочила, и все его мысли скукожились – стянулись
все в ту же булавочную головку, а сама булавка впилась в мозги или в сердце, он
так и не понял, потому что плохо соображал и только ждал, что она сейчас его
поцелует.
Как когда-то. Как всегда, когда он приезжал с работы.
Ну и пусть – мещанское слюнтяйство, ну и что, она все равно
целовала его каждый вечер, когда он приезжал с работы, два раза, в губы и в
щеку, даже когда они ненавидели друг друга, она каждый вечер целовала его так,
как будто на самом деле он был ей нужен, и сейчас поцелует, как когда-то, он
видел это по ее лицу, а булавка впивалась все глубже, и боль была все острее…
