Батурин молчал, никак не выражая ни изумления, ни смущения –
вообще ничего. То есть совсем ничего. Что такое? Должен бы выражать.
– Вы знаете, кто его убил? Или это вы его убили?
– Вы с ума сошли! – тихонько вскрикнула Аллочка. – Что вы
говорите?!
– Не знаю, – признался Батурин, – а вы что говорите?
И подвинулся на стуле, удобнее устраивая свою ногу. Устроил,
посмотрел на стол и задержал взгляд на ее стакане с недопитым дрянным кофе.
Неизвестно почему у Аллочки закружилась голова.
Нет, известно. Потому что Батурин смотрел на ее стакан с
недопитым кофе.
– Можно? – вдруг спросил он. – Мне идти лень.
– Что? – не поняла Аллочка. Он кивнул на стакан.
– Допить?
– Господи, конечно! – засуетилась Аллочка. – Я могу принести
вам свежего, Григорий Алексеевич! Хотите? Я сейчас, одну минуточку!
– Сядьте, – попросил Батурин, – не бегите. Я глотну, и мне
хватит.
Он взял стакан и посмотрел на Аллочку очень черными, странно
черными глазами. И вдруг улыбнулся.
– Может, мне хочется кофе именно из вашего стакана.
– Из… моего? – запнувшись, переспросила Аллочка. Она отлично
умела играть в разные полезные для жизни игры. Играть, становиться то
неприступной, то наивной, то деловой, то непонимающей. Она выросла в среде, где
такое умение ценилось больше других важных качеств, где оно могло заменить
многое, если не все. Аллочка разбиралась в играх до тонкостей, хотя
пользовалась своим умением не слишком часто.
Теперь, когда игру предлагал Батурин, она растерялась.
Батурину стало неловко.
– Да, – сказал он, одним глотком допив из стакана кофе, –
так что там с Костиком?
– Я видела, – выпалила Аллочка ему в лицо. – Я видела, что
это именно вы сунули ему в портфель листок из Кириной статьи. Видела, Григорий
Алексеевич.
Кира попятилась, зацепилась ногой за лямку брошенного
рюкзака и стала валиться на спину. Сергей не мог оторвать глаз от маленькой
черной дырочки в вороненом стволе.
Нужно как-то спасти Киру. И Тима. Где-то в квартире их сын.
Скорее всего, он еще спит. Спит и ничего не знает. Он не должен проснуться от
выстрела, который убьет его мать.
– Мам, пап, привет! – пробасил Тим где-то совсем близко.
– Тим! – крикнула Кира. – Тим, не смей сюда ходить?!
– Почему же? – спросила Валентина и нелепо взмахнула
пистолетом.
“Сейчас, – подумал Сергей. – Как же я не был готов?!!
Почему?!!”
– Пап, – Тим выскочил из коридора, ведущего в кухню, из него
вышла и Валентина. – Вы чего там в Малаховке делали?
На нем были пижамные штаны, волосы всклокочены, а в кулаке
почему-то зубная щетка.
– Пап, смотри! – Он подбежал к Валентине и вытащил у нее из
руки пистолет. – Классная штука, да? Мы ее в диване нашли. Как ты думаешь,
откуда она там взялась, а, пап?! Мам, ты чего? Ты чего, мам?! Пап, что с ней,
а?
– Тима! – крикнула Кира, бросилась и обняла его, как будто
не чаяла увидеть живым. – Тимка! Ты просто… ты просто дурак какой-то!!
И заплакала.
– Почему дурак-то? – не понял Тим. – Папа, ну посмотри же
ты!..
– Смотрю.
Сергей постоял еще секунду, прогоняя безумие из головы.
Ладони были мокрыми, и сердце колотилось у глаз.
– Где вы это взяли?
– В диване, – доложила Валентина и покосилась на пистолет, –
в гостиной, в диване. Я хотела лечь на нем, а он… не слишком удобен. Особенно
для моего ревматизма. Мы с Тимочкой решили его разложить и…
На самом деле они полезли в диван, потому что играли в
дурака до первого часу и потеряли карту. Они играли в дурака, ели бутерброды с
колбасой и толстыми кусками желтого сыра, и еще солнечные квадратики мармелада,
и конфеты “Трюфели”, которые обожала Валентина, и клубничный джем, и жареные
орешки.
А потом они полезли в диван искать карту и нашли… пистолет.
Они долго рассматривали его, вытаскивали друг у друга из
рук, сталкивались лбами, шушукались, совещались, потом Валентина сунула его в
карман своего клетчатого фартука и, как Тим ни ныл, больше ему не дала.
– Покажите где, – приказал Сергей, – где именно, покажите.
Они показали. Злополучная карта, так и не найденная ночью,
оказалась на самом виду, и Тим даже делал некоторые маневры, чтобы припрятать
ее, но ни отец, ни мать ничего не заметили.
– Та-ак, – протянул Сергей. Кира смотрела на него, и в
глазах у нее был ужас. – Пистолет я возьму с собой. Тим и Валентина никому не
должны о нем рассказывать. Никому и нигде. Понятно? Кира, я сейчас сделаю твой
замок, ты поедешь на работу и там тоже никому и ничего не скажешь. Тим, открой
маме воду погорячее, видишь, она вся трясется!
– Откуда у нас в доме… У нас в доме… – Кира никак не могла
выговорить это слово, – пистолет?! Откуда?!
– В том-то и дело, – непонятно сказал Сергей.
– В чем?
Он посмотрел на нее сверху вниз, чувствуя себя намного
сильнее, гораздо сильнее, чем она.
– В том, что, когда я осматривал квартиру наутро после
смерти Костика, никакого пистолета здесь не было.
– Я? – натурально изумился Батурин. Так натурально, что
Аллочка ему почти поверила. – Я подложил листок?!
– Вы, – стояла на своем Аллочка, – я видела.
– Что вы видели?!
Он вдруг оглянулся по сторонам, взгляд был недобрым.
А если он меня убьет, пронеслось в голове у Аллочки. Это
ведь не полоумный Леша Балабанов, это сильный, хладнокровный, очень опасный
человек!
– Я видела, как вы сунули ему в портфель бумажку, Григорий
Алексеевич! Вы зашли к нему в кабинет, постояли немного, подождали, потом
открыли его портфель и положили туда эту бумагу.
– Да, – задумчиво произнес Батурин, – я никого не заметил.
Сдавать стал.
И вздохнул печально.
Аллочка замерла.
Он должен был кричать и оправдываться, он должен был
доказывать ей, что все это неправда, он должен был кинуть в нее стаканом из-под
кофе – от возмущения. А он сказал: я вас не заметил.
Он посмотрел на нее и усмехнулся:
– С чего вы взяли, что это именно та бумага?
– Как… с чего? – пробормотала Аллочка. – Какая же еще?
