Нет, на парусах.
Впрочем, какая разница!
Особенно быстро – на парах или парусах – она неслась, когда
Сергей приезжал раньше ее. Она очень любила приходить домой, когда он уже там
был.
Он жарил картошку – единственное, что научился готовить за
пятнадцать лет, кроме макарон и яичницы. Макароны и яичница были его коронными
блюдами, можно сказать, вершиной мастерства еще со студенческих времен.
Когда Кира спрашивала, почему он никогда не кладет в
макароны сыр, а в яичницу помидоры и зелень, он отвечал: зачем, и так вкусно!
И вправду, зачем?
В лобовое стекло Кира еще несколько секунд смотрела на дом,
а потом выбралась из машины.
Сергей сказал: “Все будет хорошо”, и она верила ему, но
боялась идти в подъезд, где ее должны убить.
Лифт не работал, и Марьи Семеновны не было на месте – как
будто маленький привет от капитана Гальцева. Кира стиснула портфель, прижала
его к боку и стала медленно подниматься.
Второй этаж.
Бомба не падает дважды в одну воронку – уж теперь-то Кира
знала, что еще как падает! Глупый взрослый маленький Тим счастлив, что отец живет
с ними. Разве он живет с ними?
Третий этаж.
Лена Пухова разговаривала с Костиком на лестничной площадке,
и это видели Федот и его нянька.
Сегодня в конференц-зале были только свои.
Свои, свои, повторили каблуки ее ботинок. Только свои могли
вытащить у нее из портфеля пистолет.
За всю ночь на диване в Малаховке ее муж ни разу не сказал
ей, что любит ее, а для нее это было очень важно. Не могла же она попросить его
– скажи мне, что ты меня любишь!
Раньше просила.
Четвертый этаж.
До квартиры осталось два пролета. На площадке стоит кресло.
На этой площадке убили Костика.
Ладони стали мокрыми. Сердце как-то определилось и
увеличилось, Кира теперь совершенно точно могла бы сказать, где именно у нее
сердце.
Надо идти.
Она стала подниматься, прижимая к боку портфель, который
полз и полз из мокрых пальцев, и строительная канонада из бывшей квартиры
Басовых приблизилась вплотную к ушам, и конечно, никто не расслышит выстрела в
такой канонаде!
И все-таки скажи мне, что ты меня любишь…
Площадка, кресло, темная глубина лифтового холла, цветок в
кадушке.
– Стой.
Кира остановилась и взялась за сердце. Из темноты лифта
выступила Валентина. Рука в черной кожаной перчатке держала пистолет.
Кира перевела дыхание.
– Даже не шевелись, – негромко приказала Валентина. – Просто
стой, и все.
Портфель поехал из рук и шлепнулся на плиточный пол.
– Боишься? – спросила Валентина. – Все правильно. Осталось
чуть-чуть.
И она подошла поближе.
– Откуда у тебя… пистолет? – прошептала Кира, не отрывая
глаз от вороненого ствола. В нем плясал лестничный свет.
– Из твоего портфеля. Зачем ты его на работу привезла, дура?
Избавиться хотела?
– Я… – пролепетала Кира, – я имею в виду другое. Где ты его вообще
взяла.
– Где-где! Купила! – презрительно сказала Валентина.
– Но… почему? – выдохнула Кира. – Почему?! За что?!
Рука в черной перчатке шевельнулась, как будто ловчее
перехватывая рукоятку пистолета, и Кира закрыла глаза.
– Потому что он был моим, пока ты не появилась снова! Но ты
появилась, и он опять побежал к тебе! Как собачка. Ты развелась, стала
свободной, и он побежал к тебе! Я его наказала. И тебя накажу.
– Верочка, – сказала Кира, вдруг успокоившись, – он никогда
не был моим любовником. Вот что самое смешное. Никогда, понимаешь? Он был мой
друг много лет.
– Как же, – засмеялась Верочка, – друг! Знаю я такую дружбу!
Он тебя имел, а ты за это получала все, что хотела! Ты думала, что ты умнее
всех, но я умнее тебя. Господи, как я тебя ненавижу! Каждую минуту ненавидела –
когда ты читала мои материалы, правила, так важно кивала! Как мне было весело,
когда я его убила! Я знала, что тебя посадят и ты сгниешь в тюряге! Кира Ятт в
тюрьме, “шестерка” на зоне! Теперь мне придется тебя пристрелить, хотя это
хуже, чем тюряга! Это слишком быстро для такой твари, как ты! Но напоследок
хочу тебе сказать, что я женю на себе твоего муженька. Просто так, для смеху.
Он будет страдать, я буду его утешать, это я умею. Он и оглянуться не успеет,
как я его на себе женю! А твоего ублюдочного сыночка сгною в интернате. Это
тоже легко. Сначала наркотики, потом драки, потом зона. Его будут бить, и
трахать плохие парни, а я останусь в твоей квартире с твоим мужем, как ты с
моим Костиком. Так что подыхай в радости, дорогая! Пока. До встречи. Только не
скоро мы с тобой встретимся.
– Если ты меня убьешь, все поймут, что Костика застрелила не
я.
– Не буду я тебя убивать. Ты убьешь сама себя. Самоубийство
в порыве раскаяния. На том самом месте, где ты убила Костика. Все прошло гладко
в тот раз. Пройдет и в этот. Почему бы нет?
– Потому что мой муж знает, что это ты подложила нам
пистолет.
– Чушь, – фыркнула Верочка, – ничего он знать не может! Я
думала, что пистолет найдут менты. Я бы позвонила, сказала, что я твоя домработница,
нашла пистолет, но боюсь тебя до смерти, приезжайте и посмотрите! А ты нашла
его раньше, чем я позвонила! Тебе потрясающе везет, Кира. Просто удивительно.
Только теперь везению пришел конец. Подыхай и помни, как я поступлю с твоим
сыночком-кретином. Думай об этом, когда я в тебя выстрелю.
– Валентина не носит кожаных перчаток, – как завороженная
прошептала Кира.
Верочка оглядела себя.
– Ну и что? Никто ничего не понял. И не поймет! Господи,
нарядиться в это огородное пугало никакого труда не представляло! Я столько раз
привозила тебе тексты, чтоб ты читала, поправляла, кивала, я столько раз ее
видела, твою дуру! Я тебя застрелю и выброшу тряпки на первой помойке. А
вечером буду пить шампанское и думать о том, как твой муж станет носить меня на
руках. Я ведь моложе тебя на десять лет! Моложе, красивее и умнее! И что Костик
в тебе нашел?!
– Он не был моим любовником, Верочка.
– Ну конечно! Можешь не стараться. Я все равно тебя убью.
Давай. Медленно и боком, боком. Я выстрелю тебе в голову, чтобы вылетели мозги
и чтоб твой ублюдочный сыночек тебя не сразу узнал. Он будет ползать по
площадке прямо в твоих мозгах и выть!
Растение в кадке шевельнулось, Кира скосила глаза. За плечом
у Верочки произошло какое-то движение, ударил по глазам свет, Верочка
взвизгнула, прыгнула на Киру, откуда-то в поле зрения появился тяжелый грязный
ботинок и снизу вверх вмазал по черной перчатке, и пистолет выскочил, взмыл и
стал медленно падать, и в голове у Киры стало просторно и бело, как в тундре, и
прямо посреди тундры, с неба, на ослепительный снег все падал и падал пистолет.
