Николас засмеялся и запрокинул голову назад. Никогда еще Мэриэл не видела мужчину на вершине экстаза; ее глаза потемнели еще больше, когда резкие черты его лица растворились в несдерживаемом более восторге.
Она не разбирала слов, вылетавших из уст Николаса вместе со стонами. Его напряженное тело расслабилось, сердца их бились в унисон, она прижимала его к себе, испытывая удивление, радость и ленивое, неторопливое удовлетворение, превращавшее ее кровь в мед, пока он не поднял голову и не перевернулся, увлекая ее за собой.
— У испанцев есть поговорка: «Господь говорит, бери все, что хочешь, но плати за это», — негромко произнес Николас. — Если это правда, то когда-нибудь меня ожидает ад.
Мэриэл поежилась.
— Жизнь устроена не так просто, — возразила она. — Страшная судьба выпадает замечательным людям, а подлецы заканчивают жизнь в счастливом зрелом возрасте.
— Значит, ты не веришь в карму или в то, что за все надо платить?
— Не очень. Я верю, что нужно как можно лучше делать то, на что ты способен, — медленно проговорила она, наблюдая за солнечными лучами, пляшущими в дверном проеме, — а остальное предоставить той силе, которая управляет Вселенной. — Она зевнула и, прикрыв рот рукой, извинилась.
— Почему бы тебе не поспать? — спросил Николас. — Или, может, хочешь принять душ или пить?
— Я бы выпила чего-нибудь.
Николас вышел, а она все лежала, задумавшись, стараясь как-то упорядочить свои ощущения. Никогда еще она не испытывала ничего подобного.
И знала, что это неправильно. Она всем сердцем когда-то любила Дэвида, а он любил ее, правда, недостаточно для того, чтобы пожертвовать карьерой, но это не меняло его чувств. Он оставался нежным и заботливым любовником, и ей было хорошо с ним.
Николас же даже не притворялся, будто любит ее; он говорил лишь об удовлетворении дикого, бесконтрольного желания, успокоить которое можно, лишь поддавшись ему.
Мэриэл мечтала о будущем с Дэвидом и с самого начала знала, что с Николасом у нее нет будущего. Она понимала и принимала, что их взаимное влечение чисто физическое, игра гормонов, естественное влечение здоровой женщины к сильному мужчине.
То, что происходило между ней и Николасом, стало истинным слиянием, стирающим все границы. Он был ее частью, а она — его.
А это, предупреждал ее циничный ум, опасная и сентиментальная мысль. Желание приписать некую мистическую значимость тому, что было всего лишь приятным опытом, не чем иным, как глупостью.
Романтический ореол, приписываемый идеальному партнеру, не более, нежели обман чувств. Она знала множество браков, начинавшихся с любви и надежд и приводивших к разочарованию и разводу.
Кроме всего прочего, она действительно считала, что Дэвид — тот самый человек, который сделает ее счастливой. Она любила его со страстью, уважением и симпатией и, когда он ее бросил, сочла, что жизнь ее разбита.
Но Мэриэл пришла в себя.
Теперь она медленно приходила к мысли, что существуют и другие отношения, не менее сильные, чем любовь, от которых, возможно, еще труднее освободиться.
Николас прервал ее беспорядочные раздумья.
— Я выжал сок лайма, — объявил он, входя со стаканом в руке.
— Спасибо, — поблагодарила она, не в силах удержаться от зевка.
Николас рассмеялся и, пока она пила, присел на край кровати, а потом лег рядом и обнял ее. Они уснули, слившись телами в единое целое и нежась, словно коты на солнышке.
Проснувшись, Мэриэл услышала ровное биение его сердца под своей щекой. Осторожно приподняв голову, она стала смотреть на него, любуясь темными ресницами, отбрасывающими тень на лицо.
Кончится неделя, и ей придется безжалостно оторвать себя от Николаса. Интуиция предупреждала, что, продолжив с ним встречаться, она очень скоро совсем пропадет.
Николас повернулся. Улыбнувшись, Мэриэл поцеловала его в плечо.
— У-м, — издал он не слишком интеллектуальное мычание и потянулся.
Услышав негромкий шум, она подняла голову:
— Что это?
— Экономка готовит ужин.
— Ну конечно! Я могла бы сама с этим справиться, — проворчала Мэриэл.
— Это не отдых, если тебе придется торчать на кухне.
Она прижалась к нему теснее, по-прежнему ощущая сонливость и удовлетворение.
— Я люблю готовить, да и ты мог бы помочь.
Плотно сжатый рот смягчила улыбка, он провел рукой по ее спине, вызвав легкую дрожь.
— Я готовлю прекрасную яичницу, — сказал он, — но на этом мои кулинарные таланты кончаются.
Она слегка укусила его острыми белыми зубками.
— Значит, тебе пора научиться большему. Я бы предпочла обойтись без прислуги.
— Ладно. Дождемся, когда она все закончит, а потом попросим больше не приходить.
— На сколько у нас хватит припасов?
— Откуда я знаю? Не беспокойся, я не дам тебе голодать.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Почему ты не женат? — улыбаясь, спросила Мэриэл три дня спустя, укрывшись в пестрой тени дерева. — Я считала, что в дипломатической среде женитьба приветствуется.
— Правильно. — Николас сидел в шезлонге без рубашки, в шортах, знававших лучшие дни, прикрывая глаза от солнца темными очками. — Но прямого давления на дипломатов нет, поэтому я игнорирую подобного рода пожелания.
— Какое высокомерие! — засмеялась Мэриэл.
Она уже понимала, что именно это высокомерие было причиной отказа от отдыха где-нибудь на общем пляже.
И хотя пляж вокруг был пустынным, она все-таки неуютно чувствовала себя нагишом. Три дня и три ночи любви с Николасом освободили ее от стеснительности, но все же…
Потянувшись, она повернулась на бок.
— Я прочла в одном журнале, что, если мужчина не женился до тридцати, он не женится уже никогда.
Удивленно подняв брови, Николас изучающе смотрел на ее покрытое ровным загаром тело.
— Если вместо журналов ты иногда станешь читать книги, то узнаешь, что статьи часто врут, — строго сказал он.
Она улыбнулась:
— Я читаю книги. И не надо уходить от ответа. Почему ты не женился?
— Потому что не встретил женщину, с которой хотел бы прожить до самой смерти, — спокойно ответил он.
Это, конечно, относится и к ней, к Мэриэл. Последние несколько дней были идиллией. Отрезанные от всего и всех, кроме друг друга, они бесстыдно наслаждались, упиваясь физической близостью. Ели, когда были голодны, проводили много времени в постели или на воздухе у бассейна, но никогда не забывали, что они здесь только ради одного — ради горячей страсти, которая все еще оставалась неутоленной.
