Однако никто, наверное, не будет возражать, если она немного осмотрит дом. Решительно сжав губы, она вошла в первую дверь направо.
Это был дом в колониальном стиле, построенный, очевидно, в конце прошлого века, — с высокими потолками, огромными окнами, выходящими на террасу и закрытыми сейчас ставнями от нестерпимой жары. Комнаты, что оставались не заперты, как, видимо, и те три, что сейчас оказались закрыты, были изысканно обставлены мебелью в викторианском и современном стиле. Полы из какой-то твердой породы дерева были до блеска натерты, окна и двери на веранду закрыты легкими ставнями, запертыми на ключ.
Однако здесь она чувствовала себя такой же пленницей, как и в той маленькой комнатке, служившей, по всей вероятности, спальней для прислуги. А Айлу, заполнявшая собою все небольшое пространство кухни, оставалась ее надсмотрщиком. Она односложно отвечала на вопросы, которые пыталась задавать Кэндис, и из ее ответов нельзя было извлечь ровным счетом никакой информации. Некоторые же она попросту пропускала мимо ушей.
Кэндис дрожала от закипавшей в ней злобы, но, стараясь сдерживать себя, даже съела обед, приготовленный для нее Айлу. Горло уже не так болело. Сол знал, как нужно давить, получая максимальный эффект и причиняя минимальный ущерб. Успокоительное, должно быть, продолжало действовать, так как после обеда она почувствовала, что зевает и что глаза у нее слипаются. Никакая сила не могла бы заставить ее вернуться в ту комнату, которая еще совсем недавно была ее тюрьмой, и, продолжая спорить с собой о том, что же ей все-таки делать, она не заметила, как уснула на диване в гостиной.
Когда Сол появился в дверях, он застал ее в самом неприглядном виде: заспанные глаза, маленькое разрумянившееся со сна личико в обрамлении растрепавшихся волос, растерянный взгляд. Смущенно прикрывая колени, она даже улыбнулась ему, совершенно не подозревая о том, что лиф сарафана сбился на одну сторону.
Застыв на пороге, он бросил пылающий взгляд на ее лицо, шею. Смутившись, она опустила глаза и увидела свою обнаженную грудь с бледно-розовым ореолом соска. Чувствуя, как краска стыда заливает ей щеки, она вздрогнула от неприятного ощущения своего торчащего соска и, поспешно поправив лиф, резко спросила:
— Подглядываете?!
— Подглядываю, — мягко подтвердил он. — Я любопытный. А вы меня ждали?
— Нет, не ждала. Я спала.
Он вошел в комнату. Выражение лица — презрительно-насмешливое, глаза — непроницаемые.
— Это не имеет значения. Я пришел сказать вам, что проверил те объяснения, которые вы дали мне по поводу вашего приезда сюда.
— Благодарю вас, — сказала она с притворной любезностью. — Вы даже представить себе не можете, как я рада это слышать, какой камень свалился с моей души.
— Так что теперь, — продолжал он, не обращая внимания на ее тон, — мы должны решить, что с вами делать.
Глаза ее презрительно сузились.
— Неужели? — промурлыкала она все тем же притворно-сладким голосом. — Я скажу вам, что нужно делать. Прежде всего вы отпустите меня. А потом будете извиняться.
Ей не понравилось, как он улыбнулся, вернее, то, как он окинул взглядом все ее тело. Но тон, которым он произнес следующую фразу, просто взбесил ее.
— Извиняться должны вы, а не я. Вы доставили мне массу хлопот, заставили сбиться с ног всю нашу службу безопасности, сам я находился на грани риска, готовый совершить преступление, и все из-за того, что вы повели себя так неразумно и не сказали мне, почему вы хотите увидеть Стефани.
— У вас чертовская выдержка. — Она вскочила с дивана, оглядывая прекрасное убранство гостиной. — Может быть, выйдем на воздух? Я здесь просто задыхаюсь.
— Я не возражаю, — кивнул он.
Резко и неожиданно, как это бывает только в тропиках, на землю опустились сумерки. Высоко в небе светила луна. Стоя на веранде и жадно вдыхая прохладный вечерний воздух, она огляделась по сторонам. Все тот же холмистый ландшафт, далеко внизу виднелась лагуна, по неподвижной глади которой, как упавшие на землю звезды, двигались вышедшие на ночной лов рыбаки.
— Зачем? Это все, что я хочу знать, — голос ее звучал зло и требовательно, а по телу пробегала дрожь. — Зачем вам понадобилось похищать меня, везти сюда и до смерти напугать, заперев почти как в тюремной камере?
— Потому что мы не знали, что у вас на уме.
— Но вы даже не спросили меня об этом. Почему? Что натолкнуло вас на мысль, что я не просто туристка?
— Какое-то внутреннее ощущение, — медленно выговорил он после некоторой паузы. — И Джил, и я — мы оба это чувствовали. Было видно, что вы… что вам не дает покоя какое-то сильное чувство. И мы нисколько не сомневались, что ваш обморок тогда, во время нашей встречи, был притворным — вы даже не побледнели. И Джил, и я, мы оба заметили, что ваше внимание было целиком поглощено Стефани, и это только усилило нашу подозрительность.
— Почему?
— Потому что большинство женщин, пытающихся завязать со мной знакомство, видят только меня, — огрызнулся он.
Он ждал, что она на это скажет, но она промолчала.
— А когда вы оказались возле моего дома и поведали мне какую-то совершенно невразумительную историю, я уже забеспокоился не на шутку. Я попросил человека из службы безопасности следить за каждым вашим шагом, отправил Лидию домой, Стефани в более безопасное место, а сам вытащил вас на прогулку, чтобы не оставлять одну. В это время Джил, мой верный компаньон, ни на минуту не выпускал вас из виду на тот случай, если объектом вашего интереса — из-за денег ли или по какому-то террористическому замыслу — являюсь я сам.
— Удивительно, — вырвалось у нее непроизвольно, — вы производите впечатление человека, который сам в состоянии позаботиться о себе… я имею в виду…
— Я понимаю, что вы хотите сказать, и обычно моя охрана не сует нос в мою личную жизнь. Так вот, пока вы, я и Джил проводили столько времени вместе, начали вырисовываться некоторые детали вашей жизни. Это было интересно. Детство, когда не один раз вам пришлось пережить предательство, бурные годы учебы в средней школе, где ваши способности дали вам право получить университетскую стипендию; потом два мятежных года в университете, не отличавшихся большой дисциплинированностью или усердием с вашей стороны. И вот вы бросаете учебу и проводите год где-то вдали от Новой Зеландии, но где, не знает никто. Тот самый год, о котором вы так уклончиво говорили, когда я пытался спросить вас об этом в машине по дороге сюда.
Она пристально посмотрела на него.
— А какое, собственно, это имеет отношение ко всему?
— Да просто это как раз тот год, когда след ваш теряется. Именно его вы могли провести в каком-нибудь лагере, изучая все эти чертовские штуки, которые обязан знать каждый член террористической организации.
— Я провела этот год, путешествуя по Европе и Англии, останавливаясь в студенческих общежитиях, — холодно сказала она.
