Его жаждущий рот припал к ее губам, стараясь взять все, что она могла дать: свою силу, свою щедрость, свою готовность принять его сладкий плен.
Чувства, пережитые ею в эти последние минуты, должно быть, нарушили ее обычное равновесие, так как, несмотря ни на что, она пылко и страстно отвечала на его поцелуй. С обрывающимся, летящим в бездну сердцем она вдруг поняла, что не осталась в долгу перед этой отчаянной, рвущейся ей навстречу страстью. Потому что она любила.
Просто какие-то Ромео и Джульетта! «Она затмила факелов лучи!»
Она была права, что так боялась этого. Даже тогда, когда его губы снова искали ее рот, она знала, что это то, чего она боялась всю свою жизнь, — не сама страсть, не любовь, а то, как она ответит на это. С тех пор как ей исполнилось десять лет и она поняла, что осталась совсем одна, она оберегала от ран свое сердце. Она каким-то образом понимала, что способна на это всепоглощающее подчинение всех своих чувств, готовых затопить холодную логику ее рассудка, ее здравый смысл и ум, — как это было теперь, когда все тонуло, все терялось в огненно-сладкой патоке, медленно струящейся сейчас у нее по жилам.
— Как ты красива! — Голос его звучал глубоко и взволнованно, он был наполнен множеством тонов и оттенков, и, услышав его, она задрожала.
Нежность этого поцелуя потрясла и, словно на крыльях, вознесла ее ввысь. Он был другим, не похожим на предыдущие — невесом и обольстительно сладок. Расслабившись, она позволила этому магическому, колдовскому потоку разлиться по всему телу и, растворяясь в нем без остатка, вновь почувствовала, как губы его коснулись ее рта. Она подняла руки, ладони ее коснулись его гордой головы, пальцы скользнули сквозь упругую гущу его волос, приблизив его лицо вплотную к своему.
Оторвавшись от ее губ, он дрогнувшим голосом произнес ее имя. Потом он снова поцеловал ее, только теперь с дикой неистовостью страсти, когда его горячее желание взывало к ее желанию, и оба слились в пламени чувств, поглотившем их обоих настолько, что, когда он оторвался от ее губ, чтобы перевести дыхание, горло ее издало тихий, приглушенный звук, а глаза, смотревшие из-под медленно поднимающихся ресниц, мерцали тускло и темно, как два темных озерка, на ее ставшем необычно бледным лице.
Кончиком языка она дотронулась до своих губ и тут же спрятала его, почувствовав цепкий взгляд его прозрачных синих глаз. Горячие пятна на этих надменных скулах, пульсирующая жилка на виске — все подтверждало то, что подсказывала ей интуиция, доставшаяся ей от ее предков, — пора сказать нет и остановиться, пока не поздно.
Если она сделает сейчас шаг назад, он согласится с ее решением, но она никогда не узнает сладости любви с ним. Она опустила ресницы и склонила голову ему на грудь, благодарная ему за то, что он позволяет ей самой принять решение.
С тех пор как она поняла, что не только ее отец, но и ее мать предали ее, вся ее жизнь была основана на осторожности. Она никогда не позволяла соблазнить себя настолько, чтобы она могла испытать еще одну боль. Сейчас, словно пережив внезапное прозрение, она вдруг обнаружила, сколь многого лишила ее эта осторожность. Вместе с боязнью и болью разочарования она изгнала из своей жизни радость, желание и страсть. Сейчас в его объятиях, в этом сказочно красивом месте нерастраченный источник ее безрассудства, поток неведомой энергии, струящийся по всему ее телу, неожиданно вырвался на волю.
Он наклонился к ней и нежно прикусил губами мочку ее уха. Ощутив его теплое дыхание на чувствительных завитках и изгибах ушной раковины, она почувствовала, как тело ее пронзили миллионы крохотных электрических разрядов.
Она задохнулась, ловя губами воздух, а он тихо засмеялся. Смутно ощущая, что он тоже в плену у этой новой, неведомой ему страсти, и почувствовав себя смелее благодаря вырвавшимся наконец на свободу инстинктам, она встала на цыпочки и кончиком языка дотронулась до ямки у основания его загорелой сильной шеи.
Грудь его поднялась и резко опустилась.
— Ты понимаешь, что ты делаешь? — На этот раз голос его звучал совершенно серьезно.
— Да, — выдохнула она, и дыхание ее коснулось его влажной кожи там, где она ласкала его кончиком языка. — Айлу, — прошептала она, собрав последние остатки здравого смысла.
— Она ушла домой.
То, что случилось потом, было так же естественно, как висевшая в небе луна, как негромкая песнь льющихся струй фонтана. Таинственный, серебристый свет играл на их лицах, когда губы их слились в поцелуе. Но вскоре — и это было неизбежно — не все уже можно было выразить поцелуями. Он коснулся губами пульсирующей жилки у нее на шее, хрупкой округлости плеча. Он, должно быть, слышал, как она вздыхала, но он не мог знать, что для ее необученного тела его прикосновения были пьянящим вином, черной магией, сладким обжигающим пламенем. Она и не думала говорить нет, не хотела сдерживать ответную дрожь страсти, которая пронзала ее словно огненным трезубцем.
Его руки — уверенные и ласковые, безжалостные и неумолимые — прикасались сначала к ее плечам и наконец спустились к нежной округлости ее груди.
— Тебе нравится так? Скажи мне, как тебе нравится, Кэндис, и я дам тебе это. Все, я смогу дать тебе все, что ты хочешь.
Она не могла говорить. Слова спотыкались друг о друга, превращались в ничто, когда она смотрела в его мерцающие глаза, свет которых струился ей прямо в глаза, сжигая предрассудки и страх, заставляя ее отдаться во власть своей неутоленной, давно сдерживаемой страсти.
— Тебе нравится? — Его рука легко скользнула по ее груди к соскам, едва касаясь их, но она вдруг почувствовала в них такое странное тянущее ощущение и такую тяжесть, от которой подкашивались ноги.
— А так? — Он нагнулся, и его рот коснулся ее соска, горячего и влажного, сквозь тонкую ткань сарафана.
Она громко вскрикнула, а он улыбнулся спокойно и серьезно и сказал:
— Я вижу, что тебе хорошо.
Все вокруг кружилось в каком-то тумане. Она с трудом поняла, что он поднял ее на руки и перенес на подушки большого дивана.
Он снял рубашку, небрежно сбросил ее на пол и опустился рядом с ней. На какое-то мгновение она почувствовала древний, атавистический страх женщины перед хищным самцом. Она не отпрянула, но все ее тело напряглось, приготовившись к отпору.
Лицо его было почти сурово.
— Тебе достаточно сказать только одно слово. Я не насильник, — спокойно сказал он.
И она поняла, как глупы были все ее страхи.
— Прости меня, — сказала она и очень тихо добавила: — Мне нужно привыкнуть к тому, что рядом с тобой я такая маленькая! А ты, — она застенчиво улыбнулась, — стал вдруг таким большим.
Действительно, его элегантная стройность была обманчива. Она не могла отвести глаз от его широких плеч, которые, казалось ей, могли заслонить собой луну, от его рук, крепких мускулов груди, игравших под гладкой бронзовой кожей.
— Должно быть, временами жизнь может казаться очень страшной для такой маленькой женщины, как ты, — сказал он, играя завитком волос у ее виска, нежно и уверенно накручивая на палец теплый локон, словно ему нравилось ощущать кожей его шелковистость.
