— Вот и хорошо.
— Сварить вам кофе?
Он подумал, подтянулся и сделал на перилах стойку на руках.
Маша ахнула. Свитер великого писателя упал вниз, обнажив живот, и джинсы тоже
поехали, открывая волосатые лодыжки.
— Вы с ума сошли! Здесь высоко, вы упадете!
— Если упаду, ты меня похоронишь, — не слишком внятно,
оттого что стоял вниз головой, сказал он, — ибо я убьюсь насмерть.
Потом издал некий залихватский рык, словно подтверждающий
его молодецкую удаль, описал ногами дугу и приземлился на площадку. Что-то
жалобно зазвенело, и финал представления оказался смазан из-за люстры, которую
он задел то ли головой, то ли рукой.
— Дмитрий Андреевич, осторожней!
Люстра покачалась-покачалась, но осталась висеть, и они
перевели взгляд с потолка друг на друга.
— Почему все мешают мне работать? — осведомился великий
писатель брюзгливо, словно не он только что выскочил на площадку с извинениями.
— Почему я не могу сесть и спокойно написать свои десять страниц?! Или двадцать
страниц?! Или сорок?! Почему я принужден вести какие-то идиотские разговоры,
когда я до сих пор не знаю, как мне связать один труп со вторым?! И вообще не
знаю, связаны ли они?! И когда это все кончится?!…
Голос звучал все тише, потому что писатель удалялся в
сторону своего кабинета, и наконец смолк совсем, потому что Родионов сильно захлопнул
за собой дверь.
Маша вздохнула с облегчением, постояла, прислушиваясь, и
побежала вниз.
Как все было бы просто, если бы у него был скверный
характер! А еще лучше, если бы он был подлец, поедающий на завтрак беззащитных
секретарш и чужих детей! Она бы тогда быстренько его разлюбила, освободилась и
стала бы обычной сотрудницей, исполнительной, проницательной, деловой,
профессиональной и какой угодно.
Подлецом он решительно не был. И вообще он был хорошим
начальником. Каждый раз, когда ему казалось, что она чем-то обижена, он смешно
каялся, из командировок привозил ей подарки, а на Восьмое марта покупал мимозку
— мечта, а не начальник!
Кроме того, думала Маша уныло, ожидая, пока закипит вода в
чайнике, влюбиться в шефа — это просто классический сюжет для комедии. Или
мелодрамы.
Для жизни этот сюжет не подходит вовсе. И она понимает это
лучше всех. Ну, а он ни о каких таких сюжетах даже не догадывается. И слава
богу.
Зазвонил телефон, и она проворно сняла трубку. Хоть в
кабинете и не слышно, но на всякий случай стоило поспешить.
— Да.
Молчание и какие-то потусторонние шорохи, вечные спутники
стационарных квартирных телефонов.
— Алло! — повторила она с некоторым нажимом. Так бывало по
нескольку раз в день. Аркадий Воздвиженский знаменитость, и у него уйма
поклонников, с которыми Маша всегда разговаривала вежливо, но непреклонно.
— Алло?
— Скажи своему писаке, чтобы сидел в Москве и не рыпался, —
проговорили в трубке отчетливо. — Как-нибудь в Киеве без него разберутся, а он…
— Вы ошиблись, — быстро сказала Маша и повесила трубку.
Что за идиотизм?! Кто это может быть?!
Телефон снова зазвонил, и было совершенно ясно, кто звонит,
и она решила, что ни за что не снимет трубку. Чайник на плите тоненько
свистнул, приноровился и наддал в полную силу.
Маша быстро переставила его на холодную конфорку. Телефон
звонил.
У Дмитрия Андреевича в кабинете ничего не слышно, она это
точно знает.
Телефон надрывался.
Изоляцию делали так, чтобы звуки туда не проникали, и Маша
сама проверяла — по мобильному звонила из кабинета на домашний номер.
Телефон разрывался от звона. Может, подушкой его накрыть от
греха подальше?…
На лестнице загрохотало, загремело и завыло:
— Маша!! Какого черта ты трубку не берешь?!
Значит, все-таки слышно! Она сорвала трубку с разорявшегося
телефона, толкнула дверь в кладовку, нырнула туда и закрыла за собой дверь.
— Алло!
— Ты трубками не бросайся, курочка! Пробросаешься! Ты скажи
ему, вперед пусть место себе на кладбище закажет. Какое больше нравится, а то,
когда его привезут из Киева, выбирать он уж не сможет!
— Вы ошиблись номером, — размеренно произнесла Маша. —
Набирайте правильно.
— Ты, курочка, язычок свой прикуси и слушай, — сказали в
трубке весело, — если твой козырь из Москвы хоть шаг шагнет, будут ему полные
вилы. Последние дни доживает. И не крутись ты, курочка, а слушай! Значит, ни в
какую милицию ты не звонишь и никому ничего не рассказываешь. Говоришь своему
писаке драному, чтоб в Москве сидел и не вылезал.
— Послушайте…
— Заткни клюв, дура, — миролюбиво посоветовали в трубке. —
Ты че? Не въезжаешь, что ли? У тебя детей сколько, дура?
Маша Вепренцева уронила расписную чайную коробочку, которую
держала в руке. В коробочке у нее хранились кофейные зерна. Она кофе собиралась
варить.
— Ну? Че застыла-то? Лера и этот твой… Сильвестр. Это скока
будет, пощитай, ё…! Пощитала?
Маша взялась за стену.
— Ну, пощитала, значит. Вот если только слово одно скажешь,
я сначала козлику твоему яйца отрежу, а потом подожду. Посмотрю, как он без них
скакать станет. А потом козочку, значит, приспособлю. И только после, после,
золотая ты моя курочка, ножиком по горлу, да так, чтобы один другого видел.
Чтоб веселее помирать-то им! Поняла, что ли?
— Вы… кто?
— Конь в пальто, — моментально отозвался голос в трубке и
радостно заржал, — тебе не все равно, кто я, а? Ты поняла, дура, что ездить
никуда не надо, или повторить еще раз?…
Маша швырнула трубку о стену, на которой висел телефон, и
помчалась к входной двери. Трубка болталась и подпрыгивала на витом шнуре, и
внутри нее болтался и подпрыгивал отвратительный голос, говоривший ей такое
страшное, что она даже дышать больше не могла.
В сумке был мобильный, и, натягивая пиджак, Маша пыталась
его отыскать. В горле было сухо, и голова гудела, словно она швырнула трубку в
собственную голову.
Мобильный никак не находился, а она должна немедленно
позвонить домой. Прямо сейчас. Господи, помоги мне! Помоги мне немедленно!…
— Маша?
Она не оглянулась, и даже по ее спине было ясно, что
произошло что-то ужасное.
Дмитрий Андреевич, который терпеть не мог, когда ему мешают,
который и вышел только для того, чтобы устроить секретарше разнос за то, что та
подняла в доме такой шум и практически устроила факельные шествия, мгновенно
сбежал с лестницы и схватил ее за воротник пиджака, как нашкодившего школяра.
Он умел отличать баловство и капризы от… настоящих проблем.
