— На самом деле это все чушь, — перебил ее Родионов, который
после слова «вилы» вдруг перестал утешать себя тем, что это чушь, и
забеспокоился.
— Это не чушь! — выкрикнула Маша Вепренцева. — Он сказал,
что… если я вам расскажу, он…
он…
Повторить то, что говорила ей трубка, она никак не могла.
Про Сильвестра и про Леру, про ее детей! Ну, не могла, и все тут! Поэтому Маша
сказала:
— Он грозился… убить их, если я только кому-нибудь
расскажу!…
Знаменитый писатель Аркадий Воздвиженский, в миру Дима
Родионов, хлебнул еще из своей кружки, а потом уставился в нее, словно ожидая,
что там будут показывать нечто интересное. В кофейной черноте кривовато и
волнообразно двигалось отражение лампочки на потолке и половина его, Родионова,
щеки.
Побриться бы надо, перед тем как к Веснику ехать.
— А голос? Мужской или женский?
— Скорее… скорее мужской, — она вспомнила отвратительное
холодное кваканье — смех, от которого волосы на затылке вставали дыбом.
Никто не смеет угрожать ее детям. Никто и никогда! Тому, кто
посмеет, придется иметь дело с ней, с Машей Вепренцевой, а это большая сила!
Очень большая. Очень.
Хотя на самом деле маленькая.
Но только до той минуты, пока какая-то сволочь не начинает
угрожать ее детям!
— То есть он сказал, что, если мы поедем в Киев, мне будут…
вилы и еще он убьет твоих детей.
— Да, — хрипло подтвердила Маша. — Но не сразу.
— Что не сразу?
— Убьет… не сразу.
Родионов посмотрел на нее и понял, что тему лучше не
развивать.
Он глотнул еще кофе и поморщился — он не любил растворимый.
Зачем только секретарша держит его в офисе? Журналистов, что ли, поит? Из
экономии?
— Маша, я думаю, что это все ерунда, просто ненормальные
развлекаются. Нужно поехать в издательство и переговорить с Весником или с
кем-то из службы безопасности. Или с Марковым. Марков-то уж точно во всем
разберется, причем быстро.
Валентин Марков был одним из владельцев издательства —
молодой, напористый и решительный мужик, по слухам, друживший с «самим Тимофеем
Кольцовым», олигархом, которого до сегодняшнего дня никому пока не удалось ни
истребить, ни упечь в каталажку. Тимофей Ильич на упористых слоновьих ногах
стоял твердо, на мир поглядывал исподлобья, шуток ни с кем не шутил, в
Куршавеле мировую элиту из себя не изображал, яиц Фаберже, футбольных клубов, а
также домов высокой моды и Виндзорских дворцов не покупал. Никому не удавалось
с ним… поладить, ибо он даже близко никого к себе не подпускал, а вот Марков
как-то сумел к нему приблизиться и войти в доверие.
Родионов Маркова слегка опасался, и, встречаясь, они, как
два опытных и осторожных хищника, кружили друг возле друга, косили глазами,
трепещущими ноздрями втягивали воздух и молниеносно дергали боками — от
высокого напряжения чувств и эмоций. Они нуждались друг в друге, ибо что
писатель без издателя, что издатель без писателя — никуда и ни к чему не нужен!
Родионов очень не любил ни о чем Маркова просить, и Маша об этом отлично знала,
а потому его великодушие оценила, даже несмотря на ужас, который хоть и разжал
зубы, но все равно еще скалился поблизости от ее горла.
— Но ведь он говорил про Киев, — пробормотала Маша,
сглатывая слюну, отравленную ужасом. — Он говорил, чтобы вы не ездили в Киев!
Откуда он знает, куда вы едете, если он ненормальный и развлекается? И откуда
он знает имена моих детей?!
Родионов подумал.
Про киевскую командировку и вправду никто не знал, даже его
мать, которой он давным-давно не звонил. Только вчера Маша поругалась с
менеджером из рекламной службы издательства, потому что информацию о поездке
сто лет назад должны были вывесить на личный родионовский интернет-cайт, да так
и не вывесили.
Значит, кто-то свой говорил про вилы и угрожал Машиным
детям? Или человек, который знал кого-то из своих, кто знал про поездку и
разгласил секретные сведения?! Родионов покрутил головой для прояснения
сознания.
В шее что-то хрустнуло, а сознание так и осталось довольно
мутным.
Он писал детективы уже восемь лет и считался «корифеем
жанра», но в жизни с ним никогда не приключалось никаких детективных историй!
Даже бизнесом когда-то он занимался очень скучно и с упорством дебила. И бизнес
был скучный, и окружение скучным, и бумаги были скучными, и банки — тоже
скучными, иностранными, никогда не прогорали, зато исправно платили проценты, и
скучный Дмитрий Родионов уходил на пенсию скучным богатым бюргером. Бизнес он
продал, положил в банчок еще кучку денег, повздыхал на свободе, пару раз съездил
с гоп-компанией друга Сереги «на острова», пару раз там нырнул с аквалангом,
пару раз напился, столько же раз проснулся поутру невесть с кем и заскучал уже
свирепо, до ненависти к себе.
От скуки и пришло ему в голову романчик сочинить! И хорошо,
что пришло!… Друг Серега был рядом, он-то и порассказал историй про нормальных,
совсем не скучных ребят, и Дмитрий Андреевич осторожненько эти истории поместил
в свое произведение — так, чтобы никто из героев не догадался и не обиделся.
Никто не догадался и не обиделся, а Валентин Марков детектив
напечатал, и началась игра на интерес, которая продолжалась уже восемь лет.
За это время из скучающего бизнес-пенсионера Дмитрий
Андреевич Родионов превратился в Аркадия Воздвиженского, «гения нашего»,
звезду, «талантище», и времени у него ни на что не хватало, и работы оказалось
выше головы. И бессонница у него появилась, как у всякого порядочного молодого
мужчины, и обмирающие курсистки стали бросать на Родионова томные взгляды и
подносить ему блокнотики для автографов. И все телевизионные передачи до одной
были счастливы, когда удавалось договориться со строгой и избирательной
пресс-службой и еще более строгим и избирательным секретарем Вепренцевой об
участии в них господина Воздвиженского. И мобильный номер приходилось менять
примерно раз в полгода, потому что вездесущие журналисты узнавали и принимались
ему звонить, а он… он не желал славы и почестей, он был вполне счастлив в
тишине и покое своего английского кабинета, наедине со своим романом, ему не
нужно было всей этой суеты, обожания, поклонников, поклонниц…
И все это такое же вранье, как и то, что его никогда не
интересовали гонорары!…
Сказку про то, что гонорары его не интересуют, он сочинил
сам, специально для Валентина Маркова. Неизвестно, поверил в это Марков или
нет, однако исправно платил Родионову и условия игры принял. Если гению не
угодно признаваться, что он меркантилен и суетен, как все смертные, — пусть его
не признается, мы тут, в миру, про суетность все очень хорошо понимаем.
Спору нет, он прожил бы и без гонораров, только на свои
«пенсионные», накопленные скучным бизнесменским трудом, но зарабатывать Дмитрий
Родионов, в отличие от Аркадия Воздвиженского, умел и более всего любил себя в
искусстве, именно когда получал гонорары — очень, очень, очень «достойные», как
выразился один немецкий издатель, возжаждавший печатать труды господина
Воздвиженского в фатерлянде.
