Мы были похожи на двух актёров, сравнивающих свою игру в разных постановках «Гамлета». Только вот Марси не желала играть Офелию. Её роль, как и моя, была ролью Меланхоличного Принца. Мне всегда казалось, что женщины соперничают со своими матерями. Кстати, о матери она не упомянула ни разу.
— А у тебя есть мать? — наконец спросил я.
— Да, — ответила она. Без эмоций.
— Она жива?
Марси кивнула.
— Они с Уолтером развелись в 1956-ом. Она не добивалась родительских прав. Вышла замуж за торговца недвижимостью из Сан-Диего.
— Ты когда-нибудь видела её?
— Она присутствовала на свадьбе.
Бледная улыбка Марси не убедила меня, что ей это безразлично.
— Извини.
— Я бы всё равно рассказала. Теперь ты.
— Что?
— Расскажи что-нибудь ужасное о своём прошлом.
Я задумался на минуту. И признался:
— Я был хоккеистом. Играл грязную игру.
— В самом деле? — загорелась Марси.
— Угу.
— Оливер, я хочу подробностей.
Она на самом деле хотела их. Полтора часа кряду она требовала всё новых хоккейных историй.
Но тут я слегка коснулся её губ.
— Завтра, Марси.
Когда я расплачивался, она заметила:
— Это был лучший ужин в моей жизни.
Почему-то я решил, что речь идёт не о макаронах и не о мороженном.
Держась за руки, мы вернулись к «Дядюшке Эбнеру».
Потом зажгли камин.
Потом помогли друг другу стать чуточку менее застенчивыми, чем были до того.
И ещё много приятных вещей произошло тем вечером — как-то само по себе.
А потом мы заснули — обнявшись.
Марси проснулась рано. Но я уже сидел на берегу и смотрел, как восходит солнце.
Кутаясь в свой плащ, с растрёпанными волосами, она села рядом и прошептала (хотя на мили вокруг не было ни души):
— Как ты, Оливер?
— О'кэй, — я коснулся её руки. Зная, что и голос, и глаза выдадут меня.
— Тебя что-то беспокоит?
Я кивнул.
— Потому что ты думал о... Дженни?
— Нет, — сказал я и посмотрел в сторону озера, — Потому что не думал.
Потом, без лишних слов, мы встали и двинулись в «Говард Джонсонс» — завтракать.
20
— Что вы чувствуете?
— О боже, неужели не видно?
Я улыбался, как идиот. Какие ещё симптомы нужны ему, чтобы подтвердить диагноз «Абсолютно Счастлив»? Станцевать качучу вокруг офиса дока?
— Я не могу дать медицинского определения. Похоже, у вашей науки отсутствует терминология для обозначения счастья.
По прежнему нет ответа. Мог бы хотя бы поздравить.
— Доктор, я на подъёме! Как флаг на Четвёртое июля!
Разумеется, это была банальность. Но, чёрт побери, я был возбуждён, и мне невероятно хотелось поделиться. Даже не поделиться — просто кричать об этом. После бесконечных месяцев оцепенения — наконец что-то напоминающее человеческие чувства. Как я мог объяснить это психиатру?
— Послушайте, доктор, мы нравимся друг другу. Создаются отношения. В каменной статуе потекла живая кровь.
— Это — в общем, — предположил доктор Лондон.
— Это главное, — настаивал я, — Вы не понимаете, мне — хорошо?
Пауза. Почему человек, который так хорошо понимал мою боль, выглядит теперь глухим к моему счастью? Я посмотрел ему в глаза.
Всё, что он произнёс, было: «Завтра в пять».
Я кивнул и выскочил на улицу.
Мы уехали из Вермонта в семь сорок пять и, сделав пару остановок на кофе, заправку и поцелуи, в полдвенадцатого прибыли к её дому — крепости в стиле барокко. Машину оставили швейцару. Я взял Марси за руку и привлёк на расстояние приятной близости.
— На нас же смотрят! — запротестовала она. Не слишком настойчиво, впрочем.
— Это Нью-Йорк. Всем до лампочки.
Мы поцеловались. Как я и предсказывал, никому в городе не было дела. Кроме нас самих.
— Давай пообедаем вместе, — предложил я.
— Обед — сейчас.
— Отлично! Мы как раз вовремя.
— У меня дела, — сказала Марси.
— Не переживай! У меня отличные отношения с твоим боссом.
— Но у тебя тоже есть обязанности. Кто стоял на страже гражданских прав, пока нас не было в городе?
Ха! Бэрретт не подрывается на собственных минах.
— Марси, я здесь, чтоб реализовать своё фундаментальное право на счастье.
— Не на улице.
— Хорошо. Давай поднимемся и возьмём по тарелке чего-нибудь...
— Мистер Бэрретт, будьте так добры, идите в свой офис, и займитесь делом. Вернётесь к ужину.
— Когда? — нетерпеливо спросил я.
— К ужину, — повторила она и попыталась удрать. Но я не отпустил её руку.
— Я уже голоден.
— Придётся подождать до девяти.
— Шесть тридцать, — сделал я свою ставку.
— Полдевятого.
— Семь, — настаивал я.
— Восемь и это последнее слово.
— Ты ведёшь бизнес абсолютно беспощадно.
— А я и есть беспощадная сучка, — ответила она. Потом улыбнулась и устремилась к своему невероятному замку.
Зевать я начал в лифте, по дороге к офису. Спали мы по минимуму, и сейчас это начинало сказываться. К тому же вид у меня был изрядно помятый. В одном из автоматов я купил дешёвую бритву и попытался побриться. К сожалению, рубашек в автомате не нашлось. Так что я неизбежно выглядел так, будто всю ночь занимался тем, чем занимался.
— Привет мистеру Ромео, — завопила Анита.
Кто, чёрт побери, сказал ей?
— Это написано у вас на свитере: «Альфа-Ромео». Я решила, что это — ваше имя. И вы точно не мистер Бэрретт. Тот появляется в офисе с первыми лучами солнца.
— Я проспал, — сказал я и попытался укрыться у себя в кабинете.
— Оливер, приготовьтесь к шоку.
Я остановился.
— Что случилось?
— Атака разносчиков цветов.
— Что?
— А вы не чувствуете?
Я вошёл в свой кабинет... точнее, то, что было им. Сейчас я как будто попал в теплицу. Цветочное буйство везде. Даже мой рабочий стол превратился в ложе, украшенное розами.
