— Мне понравился твой музей, — сказал я.
— А мне понравился твой звонок, — парировала она.
Внезапно я обнаружил себя на стадионе.
Похоже, это место называлось гостиной. Но оно было чудовищно. Потолки высотой футов двадцать. Громадные окна, выходящие на Центральный парк. Вид из них отвлёк меня от развешанных на стенах картин. Хотя некоторые из них отличались таким же сюрреализмом, как и их воздействие на меня.
Марси развлекало моё изумление.
— Он невелик, но это — дом, — сказала она.
— Боже, Марси, ты же можешь оборудовать теннисный корт прямо здесь.
— Могу. Если ты будешь играть со мной.
Понадобилось время просто, чтобы пересечь эту комнату. Наши шаги в унисон щёлкали по паркетному полу .
— Куда мы направляемся? — не выдержал я, — В Пенсильванию?
— Немного ближе, — ответила она и крепче сжала мою руку.
Мы оказались в библиотеке. Мерцал камин. Бокалы ждали нас.
— Тост? — спросила она.
— За попку Марси! — поднял бокал я.
— Нет, — забраковала она.
— За грудь Марси!
— Попробуй ещё раз, — наложила вето она.
— Хорошо, за мозги Марси...
— Уже лучше.
— Которые так же полны любви, как её попка и грудь.
— Пошляк.
— Я чудовищно сожалею, — раскаялся я, — и готов взять все слова обратно.
— Пожалуйста, Оливер. Не надо. Мне понравилось.
И мы выпили за это.
Несколько бокалов спустя я дозрел, чтоб высказаться по поводу её отчего дома.
— Эй, Марси, как ты можешь жить в этом мавзолее? Да, отцовский дом был большим, но чтобы играть у меня были лужайки. А всё, что есть у тебя — комнаты. Древние пыльные комнаты.
Она пожала плечами.
— Где жили вы с Майклом?
— В дуплексе на Парк авеню.
— Которым он сейчас и владеет?
Она кивнула, потом добавила:
— Впрочем, свои спортивные туфли мне удалось вернуть.
— Чрезвычайно щедро. Но потом ты вернулась под крыло к папочке?
— Пардон, доктор, но я дура не до такой степени. После развода папа предусмотрительно послал меня в командировку по дальним филиалам. И я работала там, как проклятая. Это было что-то вроде терапии-стажировки. Он умер внезапно. Я вернулась на похороны и осталась здесь. Временно, так мне казалось. Наверное, мне надо было закрыть квартиру. Но каждое утро я садилась за то, что привыкла называть папиным рабочим столом. И по какому-то атавистическому рефлексу почувствовала, что... вернулась домой.
— Это бывает. Не оправдывайся, — добавил я. Потом встал, подошёл к ней и положил руку на очаровательную деталь её анатомии.
Не успел я дотронуться до неё, как возникло привидение.
Древний старец весь в чёрном — кроме белого кружевного воротничка и фартука.
Оно заговорило.
— Я стучал, — сказал призрак.
— Да, Милдред? — небрежно ответила Марси, в то время как я пытался втянуть пальцы внутрь рукава.
— Ужин готов, — сообщило видение и испарилось. Марси улыбнулась мне.
И я улыбнулся ей.
Несмотря на странную обстановку, я чувствовал себя счастливым. Потому что рядом со мной был... кто-то ещё. Я совсем забыл, каково это — чувствовать рядом чьё-то сердцебиение.
— Ты не голоден, Оливер?
— Уверен, что буду — к тому моменту, когда мы доберёмся до столовой.
И мы пошли. Прошли ещё одну галерею, пересекли будущий теннисный корт и попали в столовую — хрусталь и красное дерево.
— Чтоб не вводить тебя в заблуждение, — сказала Марси, когда мы сели за огромный стол, — дизайн ужина мой, исполнение — профессионалов.
— Ты имеешь в виду поваров?
— Да. Я не очень хорошая хозяйка.
— Марси, не волнуйся. Моя недавняя диета не слишком отличалась от собачьих консерв.
Ужин не был похож на предыдущий — во всех смыслах.
Еда, конечно, была лучше, а вот разговоры намного хуже.
— Какой соус... Телятина по-веллингтоновски... О, Шато-Марго пятьдесят девятого года... Это суфле просто фантастично.
Вот и всё. В основном я просто жевал.
— Оливер, ты кажешься немного молчаливым.
— Я просто потерял дар речи от всех этих гастрономических чудес.
Она почувствовала иронию.
— Я перестаралась, да?
— Марси, не надо волноваться из-за пустяков. Не имеет значения, что мы едим. Главное, что мы делаем это вместе.
— Да, — согласилась она.
Но я видел, что ей кажется, что я критикую её. По-моему, так оно и было. Но безо всякого намерения обидеть. Надеюсь, она не расстроилась.
В любом случае, я попытался успокоить её.
— Марси, это не значит, что мне не понравилось. На самом деле. Это напомнило мне дом.
— Который ты презираешь.
— Кто это сказал?
— Ты. Вчера.
Ага, факт. Кажется, в ГоДжо. (Неужели прошёл всего один короткий день?)
— Послушай. Прости, если обидел. Понимаешь, когда мои родители ужинали в таком стиле, это казалось чем-то подагрическим. С другой стороны, у тебя это получается элегантно.
— Ты на самом деле думаешь так?
Это требовало некоторой дипломатичности.
— Нет, — искренне признался я.
— Я не обижена, — сказала она голосом, утверждавшим прямо противоположное, — Мне просто хотелось произвести впечатление. Я не часто ем в таком стиле.
Услышать это было облегчением.
— Хорошо, а как часто?
— Дважды.
— В неделю?
— Дважды со смерти папы. (Шесть лет назад).
Я почувствовал себя последним сукиным сыном.
— Может, всё-таки выпьем кофе?
— Могу я сам выбрать комнату? — намекнул я.
— Нет. В моих владениях ты следуешь за мной.
Я последовал. Назад в библиотеку. Там стоял кофе, а из скрытых динамиков несся Моцарт.
— Ты на самом деле принимала тут гостей всего дважды?
Она кивнула:
— Оба раза это был бизнес.
— А как насчёт социальной жизни? — я старался быть деликатным.
— В последнее время намного лучше, — ответила она.
— Нет, Марси, серьёзно, чем ты обычно занимаешься в Нью-Йорке по вечерам?
