Так что идея переезда постепенно сходила на нет.
Пока я не открыл ту дверь.
Это был шкаф Дженни, которого я долго старался не замечать.
Но в тот день сдуру-таки открыл его. И увидел её вещи. Платья Дженни, её юбки, её шарфы. Её свитера — даже тот, заношенный до дыр школьный свитер, который она наотрез отказывалась выкинуть и носила дома.
Всё это было здесь — а Дженни не было. Я никогда не мог вспомнить потом, о чём думал, когда смотрел на эти сувениры из шёлка и шерсти. Может быть о том, что если дотронусь до этого древнего свитера, то смогу почувствовать частичку живой Дженни.
Я закрыл шкаф и никогда больше не открывал его.
Через две недели Фил тихо упаковал всё и увёз куда-то. Он говорил что-то о католической группе, которая помогает бедным.
И лишь перед тем, как сесть в свой грузовичок, сказал на прощание:
— Я больше не стану заходить к тебе, если ты не уедешь отсюда.
Забавно. Всего через неделю после того, как он избавил дом от всего, что напоминало мне о Дженни, я нашёл новую квартиру.
Маленькая, чуточку смахивающая на застенок (в Нью-Йорке окна первого этажа забирают стальными решётками, помните?), она располагалась в шумном полуподвале дома какого-то богатого продюсера. Пышная, украшенная золотом дверь того была этажом выше, так что народ, направлявшийся на его оргии, никогда не пересекался со мной. Кроме того, отсюда было ближе до офиса и всего полквартала до Центрального парка. Определённо, всё указывало на быстрое и неминуемое исцеление.
...И всё-таки, несмотря на то, что моя новая квартира была отделана новыми обоями и в ней стояла новенькая кровать, и друзья стали чаще говорить: «А ты выглядишь лучше, дружище», оставалось нечто, что я продолжал хранить, как память от Дженни.
В нижнем ящике письменного стола лежали очки Дженни. Да. Обе пары её очков. Они напоминали мне о любимых глазах, которые смотрели на меня сквозь них и видели насквозь.
Но в остальном, как сообщал мне почти каждый, я выглядел просто великолепно.
3
— Привет, меня зовут Фил. Я занимаюсь булочками.
Невероятно! Это было подано так, будто булочки для него — хобби, а не способ заработать на жизнь.
— Привет, Фил, я Джейн. У тебя симпатичный приятель.
— То же можно сказать и о тебе, — сказал Фил таким светским тоном, будто всю жизнь только и занимался подобной фигнёй.
Весь этот парад остроумия проходил в «Изюминке Максвела», очень даже приятном баре для холостяков, на углу 64-ой и Первой. Ладно, по правде говоря, бар назывался «Виноградинкой Максвела», но мой закоренелый цинизм быстро высушивал плоды чужого оптимизма. Проще говоря, я моментально невзлюбил это заведение. Я не выносил всех этих самодовольных красавчиков, с их идиотски-счастливой болтовнёй. Будь они хоть миллионерами, хоть литературными критиками. А хоть и настоящими холостяками.
— Это Оливер, — представил меня Фил.
— Привет, Ол, — сказала Джейн, — ты симпатичный. Ты тоже любишь булочки?
Кажется, она была моделью. Того типа, который глянцевые журналы называют классической красотой. По мне, так больше всего она смахивала на жирафу. И конечно, у неё непременно обнаружилась подружка, по имени Мэрджори, пухлая, как Винни-Пух. Подружка идиотским хихикала, пока её представляли.
— Ты часто бываешь здесь? — поинтересовалась классическая жирафа.
— Никогда, — отрезал я.
— А, все так говорят. Мы здесь только на входные. Я тут из пригорода.
— Какое совпадение, — пришёл в восторг Фил, — я тут тоже из пригорода.
— А ты? — спросила Джейн.
— А я тут, чтоб пожрать.
— Ни фига себе, — сказала Джейн.
— Он хотел сказать, — вмешался коллега Фил, — что мы горим желанием пригласить вас обеих на ужин.
— Круто! — восхитилась Джейн.
Мы поужинали кварталом дальше, в заведении под названием «Грудинка Флоры».
— Очень даже, — сказала Джейн.
Я бы добавил: «Но не очень дёшево». Фил-таки отобрал у меня счёт (впрочем, полностью скрыть шок ему не удалось). Потом недрогнувшей рукой протянул кредитку.
Я представил количество булок, которое придётся продать, чтоб оплатить этот жест...
— Ты такой богатый? — удивлённо хихикнула Мардж.
— Ну, скажем так, я человек состоятельный, — сообщил герцог Крэнстонский, добавив, — но, конечно, не такой продвинутый, как мой зять.
За столом стало тихо. Называется, влипли.
— Зять? — протянула Джейн, — Вы, двое, вы знаете кто...
Её костлявый палец с длинным ногтем на конце прочертил несколько осуждающих кругов.
— Да-а... Это вы даёте! Так где же ваши жёны?
— Ну-у... Они... — новая пауза, пока Фил судорожно пытался что-нибудь сочинить.
— Они не в городе, — сказал я, чтоб спасти положение.
Опять пауза: Джейн переваривала информацию.
— Круто! — наконец выдала она.
Фил разглядывал гипсовую лепнину на стенах так, будто обнаружил там что-то невероятно интересное. Наконец всё это меня окончательно достало.
— Девочки, — сказал я, — Мне пора.
— Почему? — спросила Джейн.
— Опаздываю. На порнушку, — после чего рванул к выходу.
— Вот это чудик! — возглас Джейн настиг меня уже в дверях, — Этот парень ходит на порнофильмы в одиночку?
— Да нет, я не смотрю порнуху, — объявил я на весь набитый зал, — Я в ней снимаюсь.
Через пару секунд Фил догнал меня на улице.
— Эй, парень, а ты ведь сделал это.
— Мы — сделали.
— Так чего ты ушёл?
— Да я там с ними чуть с хохоту не задохнулся.
Мы шли молча.
— Послушай, — наконец сказал Фил, — всё-таки это был способ вернуться к нормальной жизни.
— Должен быть способ лучше.
— Например?
— Ну, не знаю. Например, дать объявление в газету.
Пару секунд он молчал. Потом сообщил:
— Знаешь, а ты — уже.
— Что? — я остановился и недоумённо посмотрел на него, — что — уже?
— Ну, помнишь, то книжное обозрение, его Дженни любила читать? Так я дал туда объявление. Да ты не волнуйся. Всё очень конфиденциально, на высоком уровне и со вкусом.
— Ох... А можно точно — в чём была суть?
— Ну... Вроде того, что нью-йоркский адвокат, занимающийся спортом и антропологией...
— Откуда, ко всем чертям, ты взял эту антропологию?
