— Ого! Нам предстоит показ мод?
— Ничего экстравагантного, — ответила она.
В руках у неё был продолговатый пакет.
— Давай, понесу, — предложил я.
— Нет, оно хрупкое.
— Моё сердце?
— Не совсем, — ответила она, — просто подарок для твоего отца.
— Ох.
— Я волнуюсь, Оливер, — сказала она.
Мы пересекли Мистик Ривер Бридж и немедленно завязли в рождественской пробке на Шоссе номер 1.
— Не везёт тебе сегодня, — заметил я.
— Что, если я им не понравлюсь? — ныла она.
— Тогда после рождества мы просто тебя обменяем.
Марси надулась. Даже так её лицо было великолепно.
— Скажи что-нибудь успокоительное, Оливер, — попросила она.
— Я тоже волнуюсь.
Прямо по Гротон стрит. Ворота. И мы уже едем по нашим владениям, по длинной въездной дороге. Деревья попадались редко, но сама атмосфера сохраняла что-то от лесной тишины.
— Здесь спокойно, — сказала Марси. (Могла назвать и большим пустырём, за то, как я обозвал её дом. Но она была выше таких мелочей ) .
— Мама, это Марси Нэш.
За неимением других достоинств, её бывший муж обладал великолепной фамилией. Изысканной в своей блеклости и с выразительностью в ноль.
— Мы счастливы, Марси, видеть вас с нами, — сказала моя мать, — мы ждали вас.
— Я благодарна вам за ваше приглашение.
Какая блистательная чушь! Лицом к лицу, с искусственными улыбками эти хорошо воспитанные леди озвучивали банальности, лежащие в основе всей нашей социальной структуры.
Потом они перешли к как-вы-должны-быть-утомлены-после-подобной-поездки, и как-вы-устали-от-всех-ваших-рождественских-приготовлений.
Вошёл отец и всё пошло по новой. Разве что он не смог скрыть, что нашёл её красивой. Затем, поскольку — согласно учебнику этикета — Марси полагалось быть уставшей, она поднялась в свою комнату, чтоб немного отдохнуть.
Мы остались сидеть. Мама, отец и я. Мы поинтересовались друг у друга, как жизнь и удостоверились, что она у всех — отлично. Что, естественно тоже было отлично. Не слишком ли утомлена Марси («Очаровательная девушка», — сказала моя мать), чтобы спеть с нами несколько рождественских гимнов? На улице ужасный холод.
— Марси — крепкая девушка, — ответил я, имея в виду не только её сложение, — Она сможет петь и в метель.
— Надеюсь, — сказала Марси, появившись в лыжном костюме, из тех, что будут носить в Сент-Морице в этом году, — этот ветер заглушит моё немузыкальное пение.
— Это неважно, Марси, — моя мать, похоже, поняла её слова буквально, — важен espirit.
Мама никогда не упустит возможности вставить словечка на французском. Она проучилась два года в Смит Колледж и это чувствовалось.
— У вас потрясающая экипировка, Марси, — заметил отец.
— Неплохо защищает от ветра, — ответила Марси.
— В это время года здесь бывает ОЧЕНЬ холодно, — добавила мама.
Вот так некоторые могут прожить долгую и счастливую жизнь, не споря ни о чём, кроме погоды.
— Оливер предупреждал меня, — ответила Марси.
Её выдержка поражала.
В семь тридцать мы присоединились ещё к двум дюжинам представителей ипсвичского высшего общества, собравшимся в церкви. Самым старым в нашем хоре был Лайман Николс (Гарвард, выпуск 1910-го), самой молодой Эми Харрис (только пять). Она была дочерью Стюарта, моего одноклассника.
Стюарт оказался единственным, на кого не произвела впечатления моя избранница. Да и с чего ему было думать о Марси? Он был вполне счастлив с маленькой Эми (взаимно) и с Сарой, оставшейся дома с десятимесячным Бенджамином.
Я вдруг почти физически ощутил, как проходят годы. И как уходит моя жизнь.
У Стюарта была машина типа микроавтобуса, так что мы поехали с ним. Я посадил Эми себе на колени.
— Тебе очень повезло, Оливер, — сказал Стюарт.
— Знаю.
Марси, как положено, изображала зависть.
«Внемли, ангелов хор воспел...»
Наш репертуар был столь же лощённым, как и наша аудитория. Сливки местного общества наградили нас за выступление вежливыми аплодисментами, беззлобными остротами и сладостями для детей.
Марси представление развлекало.
— Провинция, Оливер, — заметила она.
К половине десятого мы сделали все полагающиеся визиты и, как того требовала традиция, завершили их в замке сеньора, в Довер-Хаус.
«Придите, о верные»...
Я видел, как отец с матерью смотрят на нас из окна. К моему удивлению, они улыбались. Из-за того, что я стою рядом с Марси? Или им, как и мне пришлась по душе маленькая Эми Харрис ?
Еда и напитки были лучше всего у нас. В дополнение к молоку, тут нашёлся и пунш для окоченевших взрослых («Спаситель!» — провозгласил Николс (Гарвард-1910), хлопая отца по спине ).
Вскоре все разошлись.
Я основательно заправился пуншем.
Марси потягивала что-то обезжиренное из взбитых белков.
— Мне понравилось, Оливер, — сказала она и взяла меня за руку.
Я подумал, что мама заметила. И не выглядела обеспокоенной. Отец если и выражал что — то только лёгкую зависть.
Мы спилили ёлку. Марси сделала маме комплимент насчёт красоты украшений. Хрусталь, из которого была сделана звезда, показался ей знакомым («Замечательно, миссис Бэрретт. Выглядит, как чешский». «Верно. Моя мать купила его прямо перед войной»).
Потом пришла очередь древних ёлочных игрушек (некоторые из этих ветеранов относились ко временам, которые, на мой взгляд, семье стоило бы забыть). Когда ветки украсили ожерельями из попкорна и клюквы, Марси тихонько заметила:
— Требовался наверное рабский труд, чтоб изготовить эти гирлянды.
Отец легко перехватил подачу:
— Моя жена только этим и была занята всю неделю.
— Ну что ты, — смутилась мама.
Я сидел, потягивал горячий пунш и вяло размышлял насчёт того, что Марси очаровывает их.
В половине двенадцатого ёлка была украшена, подарки разложены, а мой древний носок висел рядом с новым-но-не-менее-древним для моей гостьи. Пришло время расходиться. На лестничной площадке мы пожелали друг другу приятных сновидений.
— Спокойной ночи, Марси, — сказала мама.
— Спокойной ночи и большое спасибо, — эхом отозвалась та.
— Спокойной ночи, дорогой, — пожелала мама и поцеловала меня в щёку. Я понял это в том смысле, что Марси прошла экзамен.
