Он повернулся к отцу спиной, а тот спросил:
— Ну что, Мори, теперь ты отомщен?
— Да.
— И легче тебе от этого стало?
Мори помолчал и тихо ответил:
— Нет.
Больше всего Лора любила Торонто, когда он был укутан снегом. Тогда обычный напряженный городской ритм уступал место мирной спячке. Кроме того, в отличие от Бостона, где снежинки становились серыми, едва коснувшись земли, здесь небесные перышки сохраняли непорочную чистоту, создавая ощущение первозданного покоя.
Впрочем, по снегу она ходила лишь во дворе госпиталя. Поскольку настроения вести светскую жизнь у нее не было, то и поселилась она при клинике.
Когда она приехала, то, как обычно, вызвала волнение в мужских сердцах. Но оно быстро утихло из-за ее полного безразличия. По телефону она призналась Барни, что меньше всего ей сейчас хочется заводить романы.
— У меня выработался павловский рефлекс на мужиков, которые приглашают меня на свидание: чем симпатичнее парень, тем больше шансов, что все кончится очередной душевной травмой. Так что я воплотила мечты обоих моих родителей — я одновременно и врач, и монахиня.
С недавних пор неонатологи стали присутствовать при родах, таким образом, битва за жизнь ребенка начиналась еще до его рождения. Традиционно и мать, и новорожденный находились на попечении акушера-гинеколога. Теперь же педиатры доказывали, что в критической ситуации малышу необходим свой специалист.
Состояние каждого новорожденного оценивалось по шкале Апгар, названной так по имени ее автора, доктора Вирджинии Апгар. Она включала оценку пяти решающих элементов состояния детского организма через минуту после рождения и еще раз — через пять минут. Малышу выставлялось от нуля до двух баллов за частоту сердечных сокращений, цвет кожных покровов, характер дыхания, мышечный тонус и сосательный рефлекс.
Новорожденный, получивший в первый раз семь и более баллов, мог хоть сейчас начинать готовиться к Олимпийским играм. Тому же, чей балл по шкале Апгар не превышал четырех, предстояло бороться за жизнь. Ему требовалась вся возможная поддержка медицинской науки.
С каждым днем, проведенным в госпитале Куинс, Лора узнавала все больше нового, но друзей у нее не прибывало. У нее, конечно, появились знакомые, с которыми она могла поболтать за чашкой кофе, но в целом она пользовалась репутацией строгой и холодной особы.
Она постоянно жаловалась на царящий в клинике бюрократизм, когда, чтобы доставить больного малыша от приемного покоя до педиатрического отделения, требовалось оформить массу бумаг. И всегда открыто критиковала недочеты коллег, как младших, так и старших по должности.
— Все мы люди, — однажды попробовала оправдаться перед ней медсестра реанимационного отделения. — Человеку свойственно ошибаться…
— Нет! — безапелляционно возразила Лора. — В нашем деле ошибка влечет роковые последствия.
Почему-то она разучилась спать урывками во время ночного дежурства, зато стала заполнять промежутки в работе чтением специальной литературы и набросками собственных статей.
Однажды в три часа утра она сидела в ординаторской и занималась, и тут зазвонил телефон. Звонил Кристиан Леместр, ведущий акушер родильного отделения.
— Могу я поговорить с дежурным педиатром?
— У аппарата доктор Кастельяно, — ответила она.
— A-а. — Он явно рассчитывал услышать баритон, а не сопрано.
— Доктор Леместр, чем я могу вам помочь?
— У нас тут очень сложные роды, возможно, придется делать кесарево. Вы могли бы обработать руки и через пятнадцать минут быть в операционной?
— Конечно, доктор.
Она повесила трубку, сунула ноги в туфли, залпом допила остывший кофе и побежала к лифту. Акушер уже был готов к операции. Она быстро обработала руки, переоделась и поспешила в операционную, заметив на ходу, что та часть лица Леместра, которая была видна из-под маски, в полной мере подтверждает его репутацию очень красивого мужчины.
Прошло двадцать пять минут, и Леместр извлек на свет божий крошечного мальчика. Лора нажала на хронометр и быстро перенесла младенца поближе к радиатору, где было тепло. Акушерская сестра принялась его обтирать, и Лора приступила к осмотру. Дыхание было совсем слабенькое. А через несколько секунд она была вынуждена констатировать:
— Дыхание — ноль.
Жизнь ребенка была под угрозой, что следовало и из выставленной ею оценки:
— Апгар, одна минута — ноль.
— А я, доктор Кастельяно, выставил бы один или два, — подал голос Леместр откуда-то из-за спины.
— В любом случае он совсем синий. Надо срочно интубировать и дать ему кислород. — Она крикнула сестре: — Дайте мне трубку, тройку!
— А по-моему, доктор, подойдет и два с половиной, — опять возразил Леместр.
— Номер три! — повторила Лора и, опять поворачиваясь к ребенку, пояснила: — Для своего срока он довольно крупный. У него хорошие шансы. — И опять скомандовала сестре: — Восемь с половиной сантиметров!
Когда назотрахеальную трубку подсоединили к вентилю прибора, Лора перевернула малыша на спинку и откинула головку так, чтобы при интубации как можно меньше повредить носик. Затем смазала малышу ноздри, чтобы трубка вошла легче.
— Дайте-ка лучше я, доктор Кастельяно! — заявил Леместр начальственным тоном. — Это очень тонкая манипуляция. Если неправильно интубировать, можно повредить бронхи, и тогда…
— Я знаю, доктор Леместр! — рявкнула Лора.
«Черт, я делала это тысячу раз! Уж наверняка больше, чем ты! Но если тебе так хочется покомандовать…»
Она отошла, а сестра передала аппарат Леместру, и тот стал вводить трубку ребенку в носик. Сестра мигом вернулась с кислородным баллоном, и Леместр тут же начал подавать его в легкие малыша. Стрелка хронометра тем временем неумолимо подошла к пятиминутной отметке. Ребенок порозовел, и Лора с Леместром дружно согласились, что по шкале Апгар можно выставлять семь с половиной баллов.
Акушер заулыбался:
— Все хорошо, что хорошо кончается. — И, повернувшись к неонатологу, сказал: — Дальше продолжайте вы, Лора. Если понадоблюсь — я в кабинете. Надо бумаги заполнить.
Он передал ей кислород, кивнул сестрам, а те в унисон попрощались:
— Доброй ночи, доктор Леместр.
Тот вышел.
Сестры наводили в операционной порядок, когда Лора вдруг крикнула:
— Черт! Баллон пустой! Быстро сюда запасной!
Одна сестра побежала к стене, сняла запасной баллон и протянула Лоре. Та взяла его в руки и через секунду воскликнула:
— И этот пустой! Что это за больница такая?
Она повернулась к стоящей ближе сестре и скомандовала:
