— Что такое аллергия?
— Точно не знаю, — призналась девочка. — Лучше нам спросить у моего papacito
[1]
. Он врач.
И тут ее осенило.
— Послушай, давай сыграем в больницу? Я буду доктор, а ты — пациент. Потом поменяемся.
— А как играть?
— Ну, сначала я тебя «обследую», потом — ты меня.
— Да ну, это скучно…
— Для этого надо будет раздеться.
— Правда?
Быть может, это не так уж и скучно!
Приемную устроили под старым дубом в дальнем углу сада Ливингстонов. Лора велела Барни снять полосатую рубашку поло, чтобы она могла его прослушать. «Обследовать». Это было проделано с помощью воображаемого стетоскопа.
— А теперь сними штаны!
— Зачем?
— Давай же, Барни, играй!
Он нехотя выступил из голубых шорт и теперь стоял в одних трусах, чувствуя себя довольно глупо.
— И это снимай! — приказала юная докторша.
Барни воровато оглянулся, дабы убедиться, что за ними не смотрят из дома, после чего снял с себя последний предмет одежды.
Лора внимательно его оглядела, уделив особое внимание маленькой висюльке между ног.
— Это мой краник, — пояснил Барни с некоторой гордостью.
— Больше похоже на пенис, — заявила она тоном специалиста. — Ладно, все в порядке. Можешь одеваться.
Он с готовностью повиновался, после чего Лора спросила:
— А теперь во что будем играть?
— Нечестно! Теперь моя очередь быть доктором!
— Пожалуйста.
Через мгновение она стояла перед ним совершенно раздетая.
— Ой, Лора, а что случилось с твоим… Ну, ты знаешь…
— У меня его нет, — задумчиво ответила девочка.
— Это как это? Почему?
В этот момент раздался требовательный голос:
— Ба-а-арни! Ты где?
Это мама звала его с заднего крыльца. Он поспешно прервал беседу и высунулся из-за дерева.
— Мам, я тут!
— Что ты там делаешь?
— Играю. С одним человеком.
— С кем же?
— С девочкой Лорой. Из того дома.
— А, новые соседи… Спроси, не хочет ли она молока с печеньем.
Из-за дерева показалось невинное личико.
— А какое печенье? — весело уточнила Лора.
— «Ореос» и «Фиг ньютоне», — с улыбкой пояснила миссис Ливингстон. — Ох ты, какая миленькая!
Это был рай их детства под названием Бруклин, наполненный радостными звуками — звоном трамваев, смешанным с позвякиванием колокольчиков на тележках с мороженым. А больше всего — смехом детей, играющих в дворовые разновидности бейсбола и баскетбола — и даже в хоккей на роликовых коньках прямо посреди улицы.
Шел 1942 год, и американцы были вовлечены в войну на три фронта: в Европе — против нацистов, на Тихом океане против полчищ японцев и дома, против Управления регулирования цен. Этот орган президент Рузвельт учредил специально для нормирования гражданского потребления товаров и продуктов первой необходимости, чтобы обеспечить всем лучшим своих солдат.
Так что, пока маршал Монтгомери воевал с Роммелем при Эль-Аламейне, а генерал-майор Джимми Дулитл бомбил Токио, в Бруклине Эстел Ливингстон билась за дополнительные мясные карточки, силясь обеспечить полноценное питание двум своим быстро растущим сыновьям.
Ее муж Харольд был призван на фронт год назад. Преподаватель латыни в старших классах школы, теперь он находился на военной базе в Калифорнии, где изучал японский. Своей семье он мог только сообщить, что служит в разведке. И это было закономерно, как объяснила детям Эстел, ведь в разведку всегда берут самых умных и образованных, а их папа как раз такой и есть.
По необъяснимой причине отец Лоры доктор Луис Кастельяно вообще не был призван.
— Барни, эта Лора — хорошая девочка? — спросила Эстел, запихивая в рот Уоррену, младшему сыну, очередную ложку каши.
— Очень даже. Мяч здорово ловит! Только говорит как-то смешно.
Это оттого, что их семья приехала из Испании, дорогой. Им пришлось оттуда бежать.
— Почему?
— Потому что плохие люди, которые называются фашистами, их невзлюбили. Поэтому наш папа сейчас и в армии. Чтобы победить этих фашистов!
— А у папы есть ружье?
— Не знаю. Но уверена, если оно ему понадобится, президент Рузвельт позаботится, чтобы оно у него было.
— Это хорошо! Тогда папа сможет всем плохим стрельнуть в пенис.
Библиотекарь по профессии, Эстел всей душой была за расширение словарного запаса сына. Но последнее его приобретение ошеломило ее.
— Дорогой, кто это тебе рассказал про пенисы? — как можно небрежнее поинтересовалась она.
— Лора. Ее папа — доктор. Хотя у нее самой его нет.
— Чего, детка?
— У Лоры нет пениса. Я ей сначала не поверил, но она мне показала.
Эстел лишилась дара речи. Она была в состоянии лишь размешивать кашу в тарелке и гадать, что же еще ему удалось узнать.
Со временем Барни и Лора перешли к более содержательным играм. Вроде «ковбоев и индейцев» или «янки и джерри» (то есть «японцев»). Они демократично менялись ролями, и каждый день «плохим» становился тот, кто накануне был «хорошим».
Минул год. Союзные войска осуществляли вторжение в Италию, а на Тихом океане янки отвоевывали назад Соломоновы острова.
Однажды брат Барни Уоррен проснулся посреди ночи с диким ревом. Температура у него была под сорок. Опасаясь самого страшного летнего бича полиомиелита, Эстел мгновенно завернула покрытого испариной ребенка в махровую простыню и понесла к соседям, чтобы показать доктору Кастельяно. Барни, перепуганный и смущенный, плелся сзади.
Луис еще не ложился. Он сидел в своем захламленном кабинете и читал какой-то медицинский журнал. Он ринулся мыть руки, после чего приступил к обследованию ребенка. Его крупные волосатые руки действовали на удивление проворно и аккуратно. Барни с благоговением наблюдал, как доктор смотрит Уоррену горло, затем выслушивает легкие, одновременно стараясь успокоить больного малыша.
— Ничего страшного, — шептал он, — ты для меня просто вдохни и выдохни, хорошо, nino?
[2]
Инес Кастельяно тем временем быстро принесла тазик с холодной водой и губку.
