— Черт! — прошипел Беннет, и оба засели за книги. Через час Беннет сбегал к себе и принес две бутылки «Будвайзера».
— Скажи мне, Ландсманн, — мягко спросил Барни, — как тебе нравится роль Джеки Робинсона
[20]
от медицины?
— Барн, ты мне льстишь. Я хоть и перешел в профессионалы, но в этой лиге отнюдь не являюсь первым игроком.
— Да ладно тебе, Бен, ты же понимаешь, что я хотел сказать.
— Конечно. Мне здесь нормально, Барни. Я же всегда был черный!
— А откуда ты?
— Вырос в Кливленде… — сказал он и замолчал.
В душе Барни любопытство боролось со смущением.
— А чем твои родители занимаются?
Вопрос прозвучал достаточно деликатно.
— Отец шьет обувь, — небрежно бросил Беннет.
— A-а… — Барни был потрясён тем, сколь многого добился этот парень совсем простого происхождения. Но он понял, что подошел к границе чего-то глубоко личного и дальше пути нет.
Еще полтора часа прошло в усиленных занятиях, а затем, обалдев от них, они принялись обсуждать своих сокурсниц.
— А эта Кастельяно… — пробормотал Беннет, сокрушенно мотая головой. — Я знавал ее еще с Редклиффа. Вот кто для меня загадочная личность! Красивая, чертовски умная и настоящая загадка.
Загадочная? Пожалуй, это был единственный эпитет, который Барни ни за что не применил бы к Лоре.
Правда, он-то знал ее по-настоящему. По сути дела, они были друг для друга как родные.
«Вот кто действительно загадка, так это ты, Беннет».
Накануне первого зачета по биохимии всех мучил один и тот же вопрос: «Какое отношение эта абракадабра имеет к исцелению больных?»
— Понимаешь, — жаловалась Лора, — все эти дурацкие схемы напоминают мне учебу на автослесаря или телемеханика.
Они экзаменовали друг друга в комнате Барни.
— Кастельяно, не нервничай! Я согласен, что это все похоже на заучивание пятидесяти сортов макарон, но все-таки эта наука имеет некоторое отношение к работе организма.
— Уверена, что моему отцу учить эту чушь не приходилось!
— А я уверен в обратном. Обмен веществ изучали еще в Древней Греции и Китае две тысячи лет назад.
— Да, но не в таком же объеме! Тогда этих безумных подробностей вообще никто не знал. А кроме того, черт побери, я надеялась, что увижу здесь больных людей!
— Ну что ж, — мрачно пошутил он, — оглянись вокруг! Пфайфер и сам больной, а после всей этой зубрежки и мы такими станем. Хочешь «Хершиз»?
— Нет, но стаканчик кока-колы выпила бы. Чтобы не уснуть. Я сбегаю…
— Не дергайся, Кастельяно, сиди тут и занимайся за нас двоих. Мне надо разогнать кровь, чтобы к мозгам поступала.
Он быстро сбегал к выстроившимся в нижнем коридоре автоматам. Но в этот поздний час автоматы, как назло, все до единого были пусты, даже табачный.
Он медленно побрел наверх, пытаясь вспомнить, у кого из соседей по этажу можно разжиться плиткой и чайником. Ах да, наверняка у Ланса Мортимера есть и то и другое и в двух экземплярах.
Он постучал. Ответа не последовало. Неужели спит? Барни тронул дверь — она оказалась не заперта. Ланс возлежал в кресле, запрокинув голову и смежив веки. На нем были наушники. Наушники?! Вот это выдержка — слушать музыку накануне такого зачета! Барни подошел и тихонько постучал Ланса пальцем по лбу.
— Есть кто живой? — беспечно произнес он.
Ланс открыл глаза и снял наушник с одного уха:
— А, доктор Ливингстон. Куда ты запропастился?
— К себе в комнату, как и все остальные, зубрю проклятущие химические формулы. А ты почему не тем же занят? Или завтра на зачет не идешь?
— Чего это вы все в таком мандраже? Не вижу никаких оснований для паники.
— Может, и так, но тебе не кажется, что стоило бы позаниматься?
— А я что делаю? Вот послушай…
Барни нехотя натянул на голову наушники. К своему изумлению, он услышал голос Ланса, повествующий о тайнах метаболизма, по которым им завтра предстоит держать отчет.
— Вот сижу, слушаю без конца эту пленку, — пояснил Ланс. — Так что даже если нечаянно усну, информация все равно будет записываться на подкорку.
— Ланс, ну ты и личность!
— Правда? — Сосед улыбнулся. — Жаль, что не могу предложить такую запись тебе: я только вчера одолжил этот агрегат в Акустическом исследовательском центре Кембриджа. Может, я чем-то еще могу быть полезен?
— Вообще-то да. У тебя нет ничего, что содержало бы кофеин?
— То есть чая, кофе или кока-колы?
— Лучше бы кока-колы. Две, если тебя это не очень напряжет.
— Угощайся! — сказал Ланс, махнув в сторону холодильника. — Если хочешь, там еще камамбер есть.
Он опять растянулся в кресле и возобновил свою самоподготовку.
Вернувшись к себе, Барни обнаружил Лору крепко спящей на его кровати.
Он взглянул на темные круги у нее под глазами и решил, что отдых ей сейчас нужнее всего. Барни сел за стол и еще с полчаса позанимался. На большее его не хватило. Он еще раз взглянул на Лору — та спала как каменная. Было бы жестоко ее сейчас будить. Барни снял туфли, взял себе одеяло, соорудил подушку из собственной куртки, устроился на полу и мгновенно уснул.
Под утро Лора с изумлением открыла глаза и не сразу поняла, где находится. Через мгновение она увидела спящего на полу Барни и улыбнулась. У него был такой безмятежный вид! Она сложила свои тетрадки и собралась уходить, но в последний момент бросила взгляд на стол — Барни забыл завести будильник. Лора поставила его на семь, после чего тихонько закрыла дверь и на цыпочках удалилась.
Из-под некоторых дверей еще выбивались полоски света. А одна была широко распахнута. Ланс Мортимер, на сей раз без наушников, сидел за столом и чертил схемы. Он поднял на Лору глаза.
— Привет, Лора. — Он улыбнулся. — Как там Барни?
— Заснул, — ответила она как ни в чем не бывало.
— Счастливчик! — завистливо произнес Ланс.
Она посмотрела на него, от усталости даже не возмутившись его ехидством, и прошептала:
— Иди ты, Мортимер, сам знаешь куда…
Уже подходя к лестничной клетке, она услышала его ответ:
— С удовольствием, мисс Лора. Только свистни.
С опухшими глазами, грызя карандаши и страдая от болей в желудке, они дожидались «небольшого зачетика» профессора Пфайфера. Питер Уайман беспечно распевал «Что за чудесное утро!», но от этого их воспаленным желудкам и пульсирующим вискам нисколько не становилось легче.
