Без Леонтьева она ничего не решит. Только он может сказать,
нужен этот материал газете или не нужен и даже опасен. Чутье подсказывало ей,
что Леонтьев за материал схватится двумя руками, не зря же продавец чужих тайн
обратился именно к ней.
Только бы зам главного не перехватил этот материал. Ей было
страшно, и вместе с тем она отлично понимала, что ей выпал редкий шанс,
отказаться от которого она не в силах.
“Авось не убьют, Я никто, просто журналистка, получившая
доступ к секретным материалам. Ищите и убивайте вашего стукача, а у меня
профессия такая. Информация называется, а не фабрика по производству…”
— Уже надумали? — спросил над ухом ласковый, как будто
змеиный голос, и она сильно вздрогнула, как от прикосновения холодного лезвия к
обнаженной коже.
Над ней заботливо наклонился давешний услужливый молодой
человек, который и принес ей папочку с книжечкой “Янтарный сказ”. Был момент,
когда Лидия чуть было не спросила его, откуда в ее меню взялись какие-то
посторонние бумажки, но не стала, понимая, что это глупо и ответа она никакого
не получит — или получит совсем невразумительный.
— Да, — дерзко ответила Лидия сразу на все вопросы —
заданный и тот, который только подразумевался. — Я надумала. Принесите мне,
пожалуйста, чашку кофе. Больше ничего не нужно.
Человек, сидевший так, чтобы она не могла его видеть,
усмехнулся, услышав ее заказ. Она разнервничалась, и это хорошо, значит, цель
достигнута.
Она в равной степени напугана и заинтригована и будет
соображать быстро и осторожно. Нет, что ни говори, а выбрали ее правильно. Она
очень подходит для конечной цели. Идеальное орудие — интеллектуальное,
скорострельное, ни с кем и ни с чем не связанное.
Пожалуй, ему будет недоставать ее, когда под Новый год она
выпадет из окна своей квартиры.
* * *
Финансовый олигарх, промышленник и политик Тимофей Кольцов
третий час разбирал бумаги, которые ему подготовили замы и в которых что-то
казалось ему подозрительным. Тимофей Ильич никак не мог сообразить, что именно,
и это раздражало его ужасно. От его всевидящего ока не могла ускользнуть
никакая, даже самая незначительная деталь, а его всеслышащие уши улавливали не
то чтобы шорох, но малейшее шевеление вокруг, и эта способность не раз и не два
спасала не только его карьеру, но и жизнь.
На сегодняшний вечер у Тимофея Ильича были совершенно
определенные планы, а он торчит в офисе, читает бумаги, выпил уже литра три
кофе, а дело — ни с места, и ему было до смерти жаль потерянного вечера. Еще
год назад никто и ничто не могли оторвать Тимофея Ильича от созидательного
труда на благо родной империи, но с некоторых пор все изменилось. С некоторых
пор он — смешно сказать! — стал строго дозировать время, отведенное на работу,
чтобы иметь возможность бывать по вечерам дома. На империи эта дозировка никак
не отразилась, зато отразилась на подчиненных. Теперь за десять часов
необходимо было сделать то, что раньше можно было сделать за четырнадцать, ибо,
ограничив время, Тимофей Ильич “норму выработки” ограничивать не собирался.
Подчиненные некоторое время от души судачили в курилках и рвали волосы на
головах, но тем не менее никто не уволился. Кроме внезапно впавшего в безумие
директора завода Долголенко, никто и никогда не решался открыто выступить
против Тимофея Ильича.
Он мог закручивать гайки сколько угодно. От него не уходили,
его не сдавали прессе, против него не вели внутренних подковерных игр. Это было
слишком опасно. Победить его было нельзя.
Тимофей Кольцов, год назад воссевший на губернаторский
престол родной Калининградской волости, знал, что создание рая в одном,
отдельно взятом анклаве вряд ли под силу даже ему. Поэтому он решил, что
никакой рай создавать не будет. Он просто заставит всех — чиновников,
администраторов, начальников, подчиненных, рабочих, фермеров, независимых
хуторян, моряков, рыбаков, военных, гражданских, молодых и старых, студентов,
омоновцев, азербайджанцев с рынка — работать на себя.
Он был умен тем особенным мужицким умом, который в сочетании
с дьявольской хитростью и чудовищным, слоновьим упорством создал ему репутацию
экономического гения.
Его заводы работали день и ночь, не останавливаясь и не
реагируя на кризисы, как заколдованные. Его банки исправно выплачивали денежные
вклады и ни от каких штормов почему-то не тонули. Он платил совершенно
невероятные зарплаты всем, начиная от цеховой уборщицы и кончая первым замом, и
безжалостно уничтожал тех, кто начинал у него воровать. Он прокладывал себе
дорогу, как танк в джунглях. Он просто пер вперед так, что ни остановить, ни
даже задержать его было невозможно. Убийственное волчье чутье позволяло ему
реагировать на любое изменение в самых высоких сферах и подстраховываться еще
до того, как эти изменения происходили и начинали ему мешать.
Все премьеры, сколько их ни было, поддерживали Тимофея
Ильича Кольцова, и Тимофей Ильич получал самые выгодные государственные заказы.
Министр МЧС, молодой, умный, деловой мужик, которого уважали
и хвалили в народе, вместе с Кольцовым построил в Калининградской области три
базы, где постоянно тренировались российские и иностранные спасатели, а в
область светлым ручейком текли денежки, потому как тренировки эти стоили
недешево.
Тимофей Ильич, вместо того чтобы перевести денежки на личный
счет в Швейцарии, починил старые, еще немецкие дороги и договорился с литовской
таможней о беспрепятственном пропуске грузов. Поднатужившись, он купил остатки
рыболовной флотилии, рыбаков вернул на работу, а рыбу повез в Литву, которая,
занимаясь исключительно важным государственным делом обучения русских стариков
своему национальному языку, рыбу ловить перестала. За рыбу тоже платили
валютой, которую Тимофей Ильич употребил частично на взятки, а частично на
ремонт древней кондитерской фабрики, рассудив, что в непосредственной близости
от границы конфеты делать дешевле — какао-то все равно только морем идет! — чем
возить их из Москвы через все кордоны и таможни.
Раздав взятки, Кольцов получил разрешение на строительство
завода, собирающего японские автомобили. Ушлые и проворные японцы, как саранча
налетевшие в область после того, как решение было принято, возвели завод за
четыре месяца, в порт непрерывной вереницей потянулись сухогрузы с
комплектующими, а в отдел кадров — заявления о приеме на работу, хотя всем было
хорошо известно, что за один-единственный прогул, не говоря о пьянке, с
кольцовских заводов увольняют и обратно не принимают никогда.
Никому и ничего не прощающий, жестокий, упорный и
требовательный до одержимости, Тимофей Ильич за год губернаторства добился
того, что люди стали относиться к нему с прямо-таки восторженным обожанием.
Ему прощали все, что не простили бы никому другому, —
громадный особняк на берегу моря с собственным подъемником и пирсом, самолет,
многочисленную охрану и даже то, что он женат в третий раз.
