Им гордились, ему пытались подражать, его боялись и уважали.
Он смотрел на шевеление вокруг себя как будто сверху,
забавляясь и тем не менее контролируя любую тень, мелькнувшую в поле его
зрения. Ему нравилось устраивать жизнь так, чтобы все работало только и
исключительно на него. В нем вовсе не было благородства, и он не собирался
возрождать былое промышленное могущество отечества, и, не собираясь, все-таки
его возрождал.
Ему нравилось, что он может то, чего не может никто. Ему
нравилось угадывать — вот сейчас грянет гром, приналяжет ветер, разразится
шторм и половина конкурентов потонет, а он останется. Деньги ради денег его не
волновали. Он мог заработать их сколько угодно, но, выкачанные из нефтяной
трубы, они были ему… неинтересны. Он предпочитал делать их более основательно.
Поначалу это был своего рода спорт.
Он должен был доказать окружающему его враждебному миру, что
он все может. Он должен был доказать себе, что ад, который он видел своими
глазами и в котором жил, все же не убил его.
Тимофей Кольцов вырос в детдоме, следовательно, знал, что
такое настоящая жизнь, с самого детства. Он ежесекундно боролся за
существование — и остался жив. Он остался жив даже в грязном подвале у
Михалыча, которому восьмилетнего Тимофея продали алкаши-родители и который
снимал кино, как насилуют и убивают таких, как Тимофей, — маленьких и никому не
нужных. Братика убили, а сестренка умерла еще раньше, Тимофей так потом и не
смог вспомнить их имен. В детдоме он долго не говорил и не спал — сидел,
накрывшись с головой одеялом, и отчаянно вырывался, и дрался, и выл, и кусался,
когда его пытались уложить. Он был уверен, что его убьют сразу же, как только
он закроет глаза. Или отдадут обратно Михалычу.
Дьявол навещал его почти каждую ночь в течение тридцати лет.
Дьявол, с гадкой улыбкой напоминавший ему о том, кто он на самом деле. Дьявол,
скаливший зубы и поджидавший малейшей оплошности, чтобы схватить Тимофея и
утащить в преисподнюю.
Но Тимофей не давался. Он уже побывал там однажды и знал о
ней все. Способ борьбы с дьяволом был только один — работа.
В один прекрасный день Тимофей Кольцов вдруг понял, что,
если работать по двадцать часов в день, у дьявола не останется никаких шансов.
Тимофей валился в постель и засыпал каменным, похожим на смерть сном, и дьявол
не мог пробраться через крепостные стены его чудовищного переутомления. В этом
было спасение.
Двадцать с лишним лет Тимофей Кольцов работал как одержимый,
и характер работы при этом не имел никакого значения. Чем труднее, тем лучше.
Чем меньше незанятого пространства остается в голове, тем меньше места для
дьявольских козней. Когда уже стало можно создавать империи, Тимофей был вполне
готов к тяжкой императорской доле. Он начал со скромной авторемонтной
мастерской и дошел до судостроительных заводов и “Уралмаша”. Он был так
чудовищно изворотлив и сообразителен, что у него почти не случалось неудач, а
те, что бывали, его только закаляли.
Он очень хорошо разбирался в людях и умел их использовать
так, что они и не догадывались о том, что расчетливый, как голодная кобра,
Кольцов уже давно применяет их именно там, где они ему нужны. Некоторые
пытались бороться, но тех, что посильнее, Тимофей Ильич заглатывал целиком, а
остальных просто затаптывал в пыль. На него работали самые лучшие, самые
подготовленные, самые пройдошистые профессионалы вроде рафинированного юриста
Шубина, которого Кольцов не любил, но терпел за исключительные знания и умение
работать, или проверенного Барышева, на которого всегда можно было положиться,
или Дудникова, шефа службы безопасности с лицом “истинного арийца” и такой же
истинно арийской жестокостью. Никому из них он не доверял до конца, но
виртуозно пользовался их профессионализмом и знаниями.
Что же не так в этих чертовых бумагах? Глаза слипались,
несмотря на три литра кофе.
Вчера он прилетел из Челябинска и сразу поехал на завод, где
новый директор только приноравливался к делу, а коллектив, недовольный
смещением Долголенко, слегка бузил. Коллектив Тимофей усмирил — он отлично умел
это делать, — нового директора припугнул, оставил для устрашения одного из
замов, самого жесткого и компетентного, и вечером улетел в Москву, где у него
были запланированы кое-какие встречи в правительстве и где ждала Катерина, по которой
он соскучился, как влюбленный двадцатилетний дурак. И вот теперь, вместо того
чтобы провести с ней вечер, он сидит в офисе и разбирает бумаги!..
Тимофей Ильич откинулся на спинку кресла, которое
интеллигентно скрипнуло под его весом, потер уставший затылок и набрал номер.
— Кать, это я, — сказал он, когда трубку сняли. — Я еще на
работе. Ты как там? Спишь?
— Нет, — ответила жена радостно, и он даже прикрыл глаза от
удовольствия — так ему нравилось ее слушать. — А что? Я должна спать?
— Ты должна ждать меня, как и положено приличной жене, и
обижаться на меня, если я задерживаюсь. Почему ты не обижаешься?
Иногда он ловил себя на том, что в последнее время его
занимают какие-то совершенно идиотские вопросы. Например, почему она не ворчит,
когда он сутками не приезжает домой, и почему не ревнует, когда вокруг него
постоянно толкутся разного рода дамы — от кинозвезд до мелких певичек, жаждущих
его денег, власти, влияния.
— Я обижаюсь, Тим, — успокоила его Катерина. — Ты приедешь,
и я сразу начну бить посуду. Подходит?
— Тогда я уже выезжаю. — Он покосился на бумаги, разложенные
на шикарном столе красного дерева. Может, взять их домой и посмотреть, когда
Катька уснет? — Привезти чего, Кать?
Это тоже был совершенно новый вопрос, из новой жизни.
Тимофей едва научился его произносить. На него работал целый штат слуг — от
горничной и до повара экстра-класса, но Катерина все переиначила по-своему.
“Тоже мне мистер Рочестер нашелся, — сказала она
презрительно. — Нас всего двое, и нам не нужен целый дом прислуги”.
“Как хочешь, — согласился он осторожно, понятия не имея о
том, кто такой этот самый мистер Рочестер, — только смотри не переусердствуй”.
Он очень боялся, что ей надоест его дом, хозяйство и он сам…
— Апельсинов, — сказала Катерина, и Тимофей понял, что
отвлекся. — Привези апельсинов, если поедешь мимо магазина. Только не устраивай
там выход государя императора из царского поезда на перрон в городе Таганроге.
Он засмеялся.
Была с ним такая история. Он напугал до смерти полмагазина
“Детский мир”, куда заехал, чтобы купить игрушку Катерининой племяннице Саньке.
— Ладно, не буду, — пообещал он. — Пошлю за апельсинами
Лешку.
Так звали охранника.
— Я жду, Тим. Правда, приезжай скорее, ночь на дворе…
Он положил трубку и тяжело поднялся из кресла. Пожалуй, он
не возьмет домой бумаги. Уже почти двенадцать, а в восемь он вернется на
работу. Он не будет читать их дома, они вполне могут подождать до завтра.
