— Голова заболела. — Она не знала, что по ее лицу все видно.
— Я, наверное, поеду скоро. Можно?
Стас моментально растаял, чувствуя себя начальником.
— Езжай, конечно, — разрешил он. — Леонтьева я предупрежу.
— А он что, приехал? — спросила Лидия с фальшивым
удивлением.
— Только что! — Стае уже удалялся от нее. — Езжай, Лидия, не
заражай народ.
Она вернулась в свою комнату, чувствуя в переднем кармане
брюк крошечную кассету. Повернувшись спиной к двери, она проворно вынула ее и
сунула в сумку.
Теперь нужно поговорить с Шубиным.
Только как?!
Телефона она не знает. В жилой комплекс, где он квартирует,
ее, конечно, не пустят. Номера квартиры она тоже не знает. Вчера было слишком
поздно, и она слишком устала, чтобы обратить на это внимание. Даже этаж помнит
смутно. То ли четвертый, то ли пятый. А охраняют там на славу.
Ругая себя за то, что оказалась такой тупой и не сообразила,
что ей понадобится телефон, она надела дубленку и пошла к лифту.
— Уходишь? — спросил попавшийся ей навстречу Саша Воронин.
— Голова болит, — пожаловалась она несчастным голосом.
Человек, который следил за ней с тех пор, как увидел ее
входящей в пустой кабинет Леонтьева, дождался, пока закроются двери лифта.
Потом он бросил сигарету, которую неспешно потягивал, и вышел наперерез
Воронину.
— Шевелева совсем ушла? — спросил он озабоченно. Воронин
пожал плечами:
— Сказала, что голова болит. Она у нас теперь знаменитость,
ей все можно…
Человек кивнул сочувственно.
Что она могла искать в пустом кабинете Леонтьева? И почему
вообще ей пришло в голову что-то искать там?
Догадалась, ведь она всегда была умна? И о чем именно
догадалась? Сразу обо всем она догадаться не могла.
Он быстро пошел по коридору. Все оборачивается не слишком
хорошо. Нужно предупредить. Предупредить и поторопить.
Если она такая прыткая, значит, ее срок нужно приблизить. Он
мог сожалеть о ней, пока она была безопасна. Сейчас ему не было ее жалко. Она
представляла угрозу его собственной безопасности.
Влезла в чужую игру — пусть получит. И немедленно.
* * *
Лидия сидела на кухне и грела о чашку холодные руки. Голова
и вправду болела так, что хотелось отвинтить ее и приставить себе другую,
здоровую.
Выброс адреналина в кровь, стрессовое состояние, сильный
всплеск эмоций. Черт знает что…
Ей было знобко и неуютно. Дом перестал быть крепостью. Мало
ли кому взбредет в голову навестить ее! Замок ей поменяли очень быстро. Пришел
полупьяный дедок — слесарь в синем комбинезоне, с фибровым чемоданчиком и
дрелью, вырезал старый замок и врезал новый. Получил “на водку” и отбыл,
благодаря и кланяясь.
Но что замок, если кто-то решит снова поискать что-нибудь
интересное у нее в квартире!
Она скосила глаза в пульсирующих от боли веках и посмотрела
на часы. Скоро шесть. Интересно, Шубин уже нашел настоящее название фирмы или
так до сих пор и ищет? Наверное, ей придется к нему ехать, называть себя, и
просить дежурного связаться, и надеяться на то, что он окажется дома и пустит
ее. А если там только его дед, который, конечно же, уже узнал, кто такая Лидия
Шевелева, и возненавидел ее лютой ненавистью?
Кто стоит за всей этой пьесой, которую она разыграла с таким
блеском? Кто-то из личных врагов Егора Шубина? Кто-то из конкурентов Тимофея
Кольцова, кто надеется таким способом выбить у него почву из-под ног? Кто решил
использовать для этого ее, Лидию Шевелеву? Леонтьев, бывший любовник и
блестящий журналист? И почему ее?! Потому что дура? Или потому, что дура с
амбициями?!
Зазвонил телефон. Лидия вздрогнула, в голове что-то лопнуло
и разлетелось в разные стороны. Чашка стукнула о стол. Заложило уши.
Она наблюдала за своей рукой, которая потянулась к трубке
так, как будто это была чья-то чужая рука и она не могла ее остановить.
— Да! — прохрипела Лидия в трубку. — Да…
— У тебя грипп, — констатировала в трубке мать. — Так я и
знала.
— Мама? — переспросила Лидия, не веря себе. — Мама, это ты?!
— Ты меня заразила, — изрекла мать голосом Веры
Комиссаржевской в роли Катерины из пьесы Островского “Гроза”. — Ты меня
заразила перед самой поездкой. Я спрашиваю себя, не сделала ли ты это специально,
просто чтобы доказать мне, что мое место вовсе не среди тех, кто так хорошо
меня понимает…
— Мама, о чем ты? — спросила Лидия. — Опомнись! Я тебя
заразила?! Я не больна! Я… я задумалась, прости…
— На твоей работе мне сказали, что ты заболела. — В голосе
матери уже звучали слезы. — Вчера я весь вечер провела у телефона, пытаясь
дозвониться. Скажи, ты выключила телефон, да? Ты специально выключила телефон,
чтобы я как следует поволновалась. Правда? Ну скажи, правда? А тогда, когда ты
приехала ко мне, ты уже знала, что у тебя грипп, и приехала специально, чтобы
заразить меня?
— Мам, ты с ума сошла, — с досадой сказала Лидия то, чего не
говорила никогда. — Ну что ты выдумала?
— Я не выдумала! — вскрикнула в трубке мать, строго следуя
законам жанра. — Ты не хочешь меня понять, совсем не хочешь. В глубине души ты
мечтаешь, чтобы я провела остаток жизни так же убого и серо, как все годы, что
я прожила с твоим отцом…
— Отца уже два года нет, мама, — напомнила Лидия холодно. —
И твоя поездка на форум нетрадиционного искусства не имеет к нему никакого
отношения.
Слышишь?
Мать молчала, лишь коротко дышала, как затравленная
охотниками лань, и тут позвонили в дверь. Лидия выронила трубку.
— Лида! — закричала мать из трубки, качавшейся на шнуре под
столом. — Что там у тебя с телефоном? Алло! Алло! Ты слышишь?!
Она ничего не слышала.
Никто не мог звонить к ней в дверь. Соседи предупредили бы
по телефону, что им что-то от нее нужно. С улицы в подъезд просто так не
зайдешь — домофон. Новый, только недавно поставленный. Гостей она не ждет.
Снова звонок!
— Мама, подожди, — пролепетала она в трубку, поймав ее под
столом. — Кто-то в дверь звонит. Я открою.
Может, притвориться, что никого нет дома? Позвонят-позвонят
да и уйдут?
А если не уйдут? Решат, что ее нет, и станут ломать новый
замок, ключи от которого у нее еще не успели украсть!
Не зажигая света, понимая, что ей нечего терять, кроме
жизни, которая ничего не стоит и которую не спасет ни один замок, она подошла к
двери и посмотрела в глазок.
