— Егор Степанович, вы просили напомнить, что в четыре часа у
вас совещание с начальниками отделов, а в шесть Муромцев из Министерства
юстиции.
Егор с раздражением посмотрел на селектор. Зачем он собирает
это совещание с начальниками отделов? О чем они будут совещаться? Хоть бы кто
напомнил ему, что это за совещание такое и зачем ему понадобилось его собирать!
Он откинулся в кресле и потер глаза под очками.
— А вы не знаете… — начал он, поддавшись порыву, но
остановился. Не спрашивать же в самом деле у собственной секретарши, какого
черта он назначил это совещание!
— Да, Егор Степанович? — спросила секретарша из селектора
таким угодливо-сладким голосом, что у него даже зубы заболели. Почему он ее не
увольняет, когда она его так бесит?!
Из человеколюбия, вот почему, решил он внезапно. Побегал
неделю без работы и без надежды на нормальную жизнь, вот теперь и… не
увольняет.
Чтобы понять другого человека, нужно ненадолго влезть в его
шкуру…
— Ничего, — буркнул он и нажал кнопку отключения громкой
связи, но через несколько минут, только он вчитался в бумаги, селектор снова
призывно хрюкнул, требуя его внимания. — Ну что еще?
— Егор Степанович, — проговорила секретарша виновато, — я
забыла сказать… Из приемной Тимофея Ильича сообщили, что он улетает не в
понедельник, а вечером в четверг, и вы соответственно тоже…
— Замечательно, — пробормотал Егор, — узнайте хоть, какая
там погода в этой Женеве.
— Хорошо, Егор Степанович, — быстро ответила секретарша и
отключилась.
Он снова накинулся на работу, которой за время его
отсутствия накопилось какое-то совершенно неправдоподобное количество. Он даже
представить себе не мог, что неделя — это так много. Или у него просто очень
плохо организованные сотрудники, которые без него ничего не могут?
И дома все не слава богу.
Любимый братец объявил, что в институт он больше не пойдет,
потому как понял, что это совершенно “не его”, а станет заниматься бизнесом. А
уж позанимавшись немного, он поймет, чему должен учиться.
Идиот, сопляк…
Дед, конечно, моментально прикинулся больным и немощным, и
лекарство от его немощи было только одно — Димкино возвращение в институт, куда
тот возвращаться не собирался.
Вчера позвонила Лидина мамаша и полвечера продержала Лидию у
телефона. Егор в конце концов вышел из себя, взял параллельную трубку, послушал
мамашины выступления на том конце провода, а потом предложил ей пересмотреть
свою жизненную позицию и перестать кривляться. Мамаша стала всхлипывать, Егор
трубку положил, и после этого у них с Лидией вышла почти что ссора.
— Зачем ты вмешиваешься! — кричала она. — Я же не вмешиваюсь
в дела твоей матери!
— Ты вполне можешь в них вмешиваться, — отвечал он, — но
слушать твою мамашу и оставаться в здравом рассудке просто невозможно.
— Ну и не слушал бы! Она же не тебе звонила!
Кроме того, оживились все остальные родственники, впавшие
было в столбняк во время его короткой опалы. Всем срочно понадобилась его
помощь, а некоторым еще и разъяснения по поводу Лидии. Большинство выражало в
ее адрес праведное негодование и осторожное любопытство. Негодования было
больше. Всех очень волновал вопрос: что будет с ними, если Егор вдруг
обзаведется собственной семьей.
Егор улыбнулся, рассматривая какие-то бумаги.
Все оказалось так просто. Даже проще, чем он думал.
Она осталась с ним, в его квартире, в его постели, и он даже
выдал ей из личных запасов брелок, открывающий гаражные ворота. Этот брелок был
как бы обещанием, что она никуда от него не денется. И каждый день, возвращаясь
домой с работы, он будет заставать ее в кухне с чашкой чая, о которую она
всегда задумчиво греет руки, или в собственном кабинете за компьютером среди
разложенных бумаг, или на полу в гостиной, где они с Димкой по секрету от деда,
который не выносит карт, играют в дурака, делая вид, что играют в шахматы.
У Егора все никак не получалось сказать ей что-то такое
важное, главное, что навсегда определило бы их отношения, назвать словами тот
самый новый молекулярный порядок, в котором он теперь жил.
Он терпеть не мог слова “отношения”… Он задумчиво
перелистнул страницу. Столько работы, а он думает неизвестно о чем да к тому же
в Швейцарию лететь придется на целых четыре дня раньше запланированного срока!
Ночь они провели просто замечательно, а утром Лидия, так и
не простившая ему вмешательства в ее личные дела, была холодна и независима,
уехала еще до того, как он допил кофе, и целый день не звонит, черт бы ее
побрал. Словно отвечая на его мысли, затихший было селектор снова ожил, и Егор
злобно посмотрел на него.
— Егор Степанович, — пропищала секретарша, — Лидия Шевелева,
газета “Коммерсант”, на второй линии. Будете разговаривать?
Шубин снял очки и осторожно положил их на бумаги. И
откинулся на спинку кресла. И пристроил ноги на шаткий компьютерный столик.
— Давайте, — приказал он, чувствуя, как на лице сама собой
возникает блаженная идиотская улыбка. — Давайте мне Лидию Шевелеву из газеты
“Коммерсант”.
Улыбаясь этой самой идиотской улыбкой, он услышал, как
теплый коньячный голос произнес ему в ухо:
— Привет.
И тогда, продолжая улыбаться, он сказал то, что ему так давно
хотелось ей сказать, но почему-то не получалось и получилось только сейчас:
— Я тебя люблю. Слышишь?
