Когда по вечерам он оставался у меня, чему я, кстати, не могу сказать, чтобы была рада, мы становились намного ближе друг другу. Он вешал на спинки стульев свои пиджаки, раскладывал по полкам и столикам свои вещи. Ванная комната наполнялась его запахами, зеркала забрызгивались, появлялись пушистые кляксы пены для бритья. И еще – он со мной говорил. Рассказывал о жизни, о трудовых буднях борца с коррупцией, о непроходимой тупости своих товарищей, о их фантастической жадности, о глупости терпил, социально безответственных бизнесменов разного пошиба.
И еще он говорил о жене и дочери. О второй – ласково и с некоторой долей гордости, демонстрируя фотографии и рассказывая о том, как однажды она упала с квадрацикла и разбила губу, так что теперь придется девочке делать пластическую операцию, лучше бы в Лондоне.
О первой – совсем по-другому. Когда он произносил имя жены, на его лице появлялось усталое и немного брезгливое выражение. К примеру, он говорил:
– Опять она мне что-то такое скормила, от чего у меня теперь поджелудочная болит.
– Она плохо готовит?
– Да она вообще ничего не умеет хорошо делать. – И вздыхает.
Или рассказывает, что замотался цепляться брючинами за ее розы, которые она развела в огромном количестве.
– Просто миллион алых роз, – усмехался он.
Из его комментариев, досадливых, раздраженных или грубоватых можно было понять, что жена его недалекая, некрасивая, ненужная и еще тысяча других «не». И заметьте, я никогда не провоцировала его на эти разговоры, не задавала наводящих вопросов. Наличие такой незаметной и неопасной жены меня устраивало, знать больше я не хотела. Разве что иногда, когда он приходил в своем самом непотребном виде, я могла про себя подумать, что в таком состоянии он мог бы и к жене отправиться, а не ко мне. За что это мне, в самом деле? В пьяном виде он был ужасен. И при этом считал, что выпивка как-то усиливает его мужские силы. Вранье, заявляю официально. Полнейшая чушь. Пьяный мужчина, как тупые ножницы, может хоть сколько вжикать, но ничего не разрежет.
В общем, если б я выдала его жену со всеми потрохами, мне бы за это ничего не было. Это могло оказаться для меня делом безопасным и, возможно, даже прибыльным. После такой истории с кислотой Свинтус бы мне, может, оплатил полет в какое-нибудь приятное место, исключительно для лечения и поправки нервов. Но я побледнела, когда большая волосатая рука Свинтуса раздвинула двери шкафа-купе. Я готова была провалиться сквозь землю.
– Нет, Люля, ну это ни в какие ворота. Ты издеваешься? Тут что, Мамай прошел? Я за эти тряпки кучу денег платил, ты ошалела? – Он верещал, изумленно оглядывая перевернутую вверх дном одежду с полок и вешалок.
Я на мгновение потеряла дар речи – такой кавардак открывался передо мной. Платья, куртки, свитера и пиджаки свисали на рукавах, вешалки упали, внизу валялась куча моих платков и стопки постельного белья. Я была в шоке, такого побоища я не видела никогда. До меня медленно дошло, что под грудами шмоток закопана она, моя новая знакомая с легкой рукой и аптечкой в кармане. Я прыгнула к шкафу, выхватила оттуда упакованную в целлофан вешалку с серой рубашкой и захлопнула шкаф.
– Я ее уволю, клянусь. Найму другую. Вот твоя рубашка, я ее, оказывается, уже почистила. – И сунула ему в руки вешалку.
– Юля, я не позволю спускать в унитаз мои деньги. Мне все равно. Если не умеешь договориться с прислугой, учись не мусорить и не гадить.
– Ты… ты… – Я не придумала ничего лучше, как разрыдаться.
Я бросилась в гостиную и принялась биться в конвульсиях, крича, что раз я, по его мнению, гажу, то обида моя будет глубока и неисцелима. Потом я начала резко куда-то собираться, прямо в чем была (тренировочные и бюстгальтер Blugirl, 200 $ США), накинув только курточку сверху. Я вырывала у него сумку и стонала, он кричал, что не позволит мне выйти из дому в таком виде и вообще ни в каком виде не позволит мне никуда выйти. В конечном итоге он, краснея от ярости, отобрал у меня паспорт, права, ключи от машины и все наличные деньги – чтобы лишить аргумента.
– Я вернусь через пару часов, – крикнул он, натягивая серую рубашку. – Тогда и телефон принесу. Тебе надо успокоиться.
– Я спокойна! Мне все равно! Мне не нужны твои деньги. И машина не нужна.
– Конечно. Ага! Спокойна она, как бешеная корова.
– Ты назвал меня коровой? Ты… Убирайся!
– Ты меня не так поняла. Я имел в виду… – зашелестел испуганный Свинтус.
– Все я правильно поняла. Ты действительно считаешь, что я толстая? Кошмар. Видеть тебя не хочу. Мир не без добрых людей. Не пропаду! Не смей появляться, пока я не похудею.
– Сдурела? Куда тебе худеть? – тут же исправился Свинтус, но меня уже было не остановить.
В итоге он позорно сбежал и при этом матерился так, что было слышно даже в лифте, когда тот спускался. Я успокоилась, едва звуки двигающейся кабины отдалились от меня и стихли. Подскочив к балкону, я аккуратно высунулась наружу и дождалась, пока машина Свинтуса (новая, красивая) не пересекла наш двор и не уехала, чуть не свернув шлагбаум. Я улыбнулась.
– Марина!
– Ушел? – раздалось сдавленное шипение из глубин моего потерпевшего бедствие и кораблекрушение шкафа. Гламурный корабль на измятом парусе из брендовых тряпок прибыл-таки в спокойную гавань.
– Да, да. Можешь не шипеть, машина уехала. Пару часов его не будет.
– Вот это театр абсурда! – уже громче выдавила из себя Марина.
Я открыла дверцу шкафа и выкопала Марину из-под кучи тряпок. Вид у нее был – умереть не встать. Лохматая, потрепанная, с красным лицом. Видать, не так уж и много воздуха в моем вентилируемом шкафу. Пот так и тек по ее лицу, она тяжело дышала.
Мы в немом изумлении таращились друг на друга. Потом, не сговариваясь, расхохотались. Марина так и сидела, хохоча, на куче моего белья, а в руках держала… м-м-м… как бы сказать поточнее, камуфляж горничной, состоящий из фартучка, юбочки, чулков и кокошничка. Только куплена была эта униформа не для того, чтобы трудиться на поле стерилизации помещений. Есть и другие приложения у костюмов горничной, медсестры или стюардессы. Свинтус любил горничных больше, чем медсестер. Он особенно полюбил этот наряд и эту игру после того, как уверился в том, что я ревную его к домработнице.
– Ну что, опять проштрафилась, малышка? – спрашивал он, глядя на мои, прямо сказать, длиннющие ноги, облаченные в белоснежные чулки.
– О, простите, господин, – отвечала я, поворачиваясь к нему спиной и смахивая специальной щеткой пыль с книжной полки. Трюк, приводивший Свинтуса в неистовство.
В руках его жены атрибуты моей трудовой жизни смотрелись нелепо. Я бросилась к ней.
– Ты зачем это вытащила? – Я забрала свою униформу из рук Марины так, словно бы это была бомба замедленного действия.
– Он так кричал. Ты его совсем не боишься?
