А вчера мы ездили в Танжер — три часа на машине. Видели место, где океан сливается со Средиземным морем. Знаешь, мам, прямо видно — океан такой серо-стальной, а море — сине-зеленое и между ними бурунчики, бурунчики… Обалдеть можно! А у нас в Рабате есть Русский культурный центр. Бабушку там все знают и очень уважают, она там частенько помогает устраивать разные спектакли. А еще там работают тетя Ира и тетя Алсу, они так поют, заслушаться можно. Там и выставки устраивают, из Москвы художников приглашают, писателей… А самый главный у них Николай Вадимович Сухов. Очень клевый дяденька! Мы когда туда пришли, он и говорит: «Привет, я товарищ Сухов, а это мой Абдулла!» Это его водителя и вправду зовут Абдулла! А Гришка не понял, он еще «Белое солнце» не смотрел, но бабушка ему показала, у нее диск есть. И вообще, тут так здорово! Но через три дня мы летим в Женеву, и, наверное, я напишу уже оттуда, тут столько дел! Целую тебя, любимая мамулечка, и Гришка тоже, и бабушка. Ой, а Гришка так загорел!»
Господи, какая же я счастливая! Моим детям хорошо, весело, а у меня Игнат…
На четвертый день мы смотались в Москву. У Игната было какое-то дело, я забрала еще кое-какие вещи, отдала ключи от квартиры соседке Агнии Львовне, чтобы поливала цветы, и вернулись. Я блаженствовала, хоть и работала не покладая рук. Но на шестой день меня вдруг стал точить какой-то страх, я сама не понимала, в чем дело. Дети благополучно добрались до Швейцарии. С Игнатом все было прекрасно, помимо всего прочего, с ним страшно интересно. Мы столько говорим обо всем на свете и, чем дальше, тем больше убеждаемся, что существуем, как говорится, на одной волне, а это так здорово…
Утром мы отправились в лес за земляникой. Ее там оказалось видимо-невидимо. С детства не собирала землянику. Боже, какое это наслаждение! Запах, вкус… Мы и сами наелись и набрали целый бидон, но я все боялась заблудиться, этот страх тоже живет во мне с детства. Но Игнат только смеялся, целовал меня и говорил:
— Не дрейфь, Лерка, у меня компас в башке.
И вправду без труда вывел меня к дому.
— Скажи, Игнат, с тобой что, можно ничего не бояться?
— Ну, разве что некоторых людей, — пожал плечами он.
Антонина Ивановна всплеснула руками при виде наших трофеев.
— Вот молодцы так молодцы! Как хорошо-то! Сегодня к вечеру Михаил Борисыч обещался с другом каким-то приехать.
Я напряглась. Игнат мгновенно это почувствовал.
— Спокуха, жена! Никто тебя не съест, даже, надеюсь, наоборот.
— Что значит наоборот? — не поняла я.
— Там видно будет, — загадочно улыбнулся он. — А вообще Мишка мировой мужик и чуть менее мировой режиссер, хоть и с мировым именем.
— А как его фамилия? — только тут догадалась поинтересоваться я.
— Званцев.
— Михаил Званцев? Но он же столько премий огреб!
— Ну, премия далеко не всегда истинный знак качества, но Мишка и вправду талантлив, хотя в последнее время грешит конъюнктурщиной.
— А ты с ним работал?
— А как же! Два фильма сделали.
— Игнат, я хочу видеть все твои фильмы!
— Да ну, еще чего…
— Игнат!
— Делать тебе нечего… Или я в ответ должен воскликнуть: «Любимая, я хочу видеть все твои сериалы!»
— С ума сошел! — рассмеялась я. — Но это же не одно и то же.
— Согласен. Ладно, постепенно посмотришь, не устраивать же специальную ретроспективу фильмов Игната Рахманного. Я еще не забронзовел. Иди лучше ко мне, вот, пощупай, я живой, теплый, еще не старый и жутко тебя люблю. А все остальное выкинь из головы. Да, кстати, давно хочу спросить… Тут нас Антонина кормит, а ты вообще-то умеешь готовить?
— Конечно, умею. Говорят даже, я очень хорошо готовлю.
— И пироги печь умеешь?
— Умею. И торты.
— А блины?
— Вот с блинами хуже. Блинчики умею, а настоящие масленичные блины нет.
— Какое счастье!
— Почему?
— Хоть один недостаток обнаружил в любимой женщине!
— Ну, если очень надо, я научусь.
— Да ну их на фиг! У меня от них всегда живот болит, и я посреди масленичного застолья обязательно вспоминаю Лескова.
— Боишься, как Пекторалис, от блинов помереть?
— Именно, сокровище мое! Пекторалиса знает!
Под вечер мы сидели на балконе, лениво перебрасываясь какими-то ничего не значащими фразами, как вдруг ворота раскрылись и на участок въехал неправдоподобно громадный внедорожник. Оттуда выскочил невысокий лысоватый мужчина, к которому сразу кинулась Антонина Ивановна. А с другой стороны неспешно вылез еще один человек, при виде которого мне стало нехорошо. Это был Лощилин.
— Лерка, ты чего так побледнела?
— Игнат, это Лощилин.
— Твой бывший? Ну и что? Ты его боишься, что ли? Зря. Я с тобой и в случае чего сразу дам ему в рыло. За мной не заржавеет.
И он так мне улыбнулся, что все страхи сразу же улетучились.
Снизу раздался громкий голос:
— Игнасио, где ты?
— Я тут! Сейчас спущусь!
— Да не один спускайся! Умираю от любопытства, не терпится взглянуть на твою избранницу!
— Потерпи еще минутку, моя избранница прихорашивается.
А я и вправду стояла перед зеркалом в спальне. До чего же мне к лицу Игнат! Я сама себя не узнавала. И плевать мне на Димку. Игнат ни за что не даст меня в обиду.
Он спустился первым, а я еще немного подвела глаза, слегка мазнула помадой губы и надела белую маечку, оттенявшую первый загар. Пусть все видят, что у Игната хороший вкус.
Я уже была внизу, как вдруг до меня донеслось:
— Лощилин? — переспросил Игнат. — Первый муж Леры?
— Первый и пока единственный, — хмыкнул Дима.
— Вот тут вы ошибаетесь, уважаемый. Вы первый, а я второй и, уверен, последний.
— Ни хрена себе, — раздался удивленный голос Званцева.
Когда я вошла в комнату, Игнат и Званцев встали, Дима же остался сидеть, но, видимо, почувствовал себя неловко и тоже поднялся.
Званцев широко улыбнулся.
— Здравствуйте, Лерочка! Вот вы какая! Теперь я понимаю, почему Игнасио буквально потерял голову. Очень рад, что мой скромный дом, ну, или не очень скромный, дал приют такой чудесной паре. Ну, как я понял, с Дмитрием вас знакомить не надо? Черт побери, какая-то водевильная ситуация, — рассмеялся он.
У Димы лицо было непроницаемым.
— Пошли, Димон, покажу тебе дом, определю на постой, а потом будем ужинать.
Дима молча кивнул, и они ушли.
