— Просто потому, что мне она безумно нравится. Я как-то услышала этот запах в лифте и сказала себе — за мужчиной, который так пахнет, пойду на край света.
— Ты полегче, Лерка!
— Ты же не дал мне договорить. Потом я встретила одного хорошего знакомого, у него был этот парфюм и сам он был вполне привлекателен, но идти за ним на край света совершенно не хотелось. Парадокс, да?
Все рассмеялись.
Потом, уже в спальне, Игнат вдруг сказал:
— Держу пари, Лощилин завтра же купит этот парфюм.
— Ему это не поможет.
— А мне его не стоит купить?
— Тебе? Ни в коем случае.
— Почему?
— Потому что тогда я уже окончательно рехнусь!
— А сейчас еще не окончательно рехнулась?
— Нет. Еще сохраняю жалкие остатки разума.
— Да? И что они тебе говорят, эти жалкие остатки?
— Что не нужен тебе этот парфюм. И так хорош.
Утром Дима простился со всеми и уехал, сославшись на неотложные дела.
— Тяжелый человек, — покачал головой Званцев, — но талантлив, черт его побери! Я так и вижу этот фильм по «Насморку». Игнасио, вот если б ты еще согласился его снять… Такое марево, такая игра теней…
— Короче, все должно тонуть в соплях? — хмыкнул Игнат. — Я, конечно, могу… Такие сопли разведу, мир ахнет. Но не буду… Ну его, с его соплями.
— Да ты прочел бы, классный же роман. И вы, Лерочка, зря отказались.
— Миш, отвяжись. Не желаем мы иметь дело с этим типом. А я вот тут вчера прочел один Леркин сценарий…
— Как? Где? — ахнула я.
— Ну как… Ты спала, а я открыл твой комп, у тебя там все совсем бесхитростно, так что нашел без проблем. И скажу я тебе, Мишка, вот это класс! И снимать его буду я, не только как оператор, но и как режиссер. И это будет бомба, не чета сопливым изыскам этого мрачного мудака! Лерка у меня такая талантливая девочка! — и он обнял меня, поцеловал в щеку. — Мы с ней еще столько премий огребем!
— Игнат, а что именно ты прочел? — всполошилась я.
— «Черное кружево пошлости».
— Какое интересное название, — задумчиво произнес Званцев. — Но ни один продюсер на него не согласится.
— Ты не прав, друг мой! Это суперское название, на него определенно клюнет зритель, причем разный…
— «Черное кружево пошлости», — словно пробуя на вкус, повторил Званцев. — А, пожалуй, ты прав… Это будет любопытно. Друзья, дайте прочесть, умоляю!
— Ага, и ты сразу захочешь лапу наложить. Чур, я первый!
— Игнасио, ты чересчур горячий парень, хоть и гений. Пораскинь мозгами, если Лерочкин сценарий и впрямь так хорош, то твое и мое имя гарантируют внимание и хорошее отношение продюсеров, а потом и критики. А твой эксперимент вряд ли. Поэтому давайте-ка, Лера, гоните ваше «Кружево», а там поглядим, что к чему.
— Лера, а ведь он прав, собака! В такой двойной упаковке «Званцев — Рахманный» ты прозвучишь лучше и громче. И ради такого дела я готов пожертвовать своим режиссерским дебютом.
У меня голова шла кругом. Неужели такое возможно?
— Но ты же хотел сам… И не надо жертв… — нерешительно начала я.
— А я не упертый! И Мишка хорошо знает, что говорит.
— Но ведь Михаилу Борисовичу сценарий может не понравиться…
— Ну, это вряд ли, дорогая вы моя! У Игнасио на этот счет вкус безошибочный. Сбросьте мне на почту, я за час прочту.
— А как же «Насморк»? — полюбопытствовала я.
— А там еще нет ни сценария, ни даже кандидатуры сценариста, а сам Лощилин писать не хочет. Все своим чередом.
Я представила себе, как обозлится Димка, если я обскочу его на этом этапе. Ну и пусть, так ему и надо!
За окнами швейцарского шале с утра лил дождь. А в доме было тепло и уютно. Дедушка Франсуа учил Гришку играть в нарды, и надо сказать, что Гришка делал большие успехи, чем заслужил похвалу новоявленного деда, в котором уже души не чаял. А на кухне Елена Павловна учила Катьку печь яблочный штрудель.
— Смотри, Катюшка, это тесто теперь надо хорошенько отбить. Берешь его вот так и изо всех сил колотишь об стол, вот-вот, правильно, даже еще сильнее, и так минут пять. А потом кладешь на тарелку и закрываешь горячей миской или кастрюлькой. Десять минут полежит и станет мягким, эластичным, его легко будет раскатать тоненько-тоненько. А пока почисти яблоки, хотя нет, я сама почищу.
— Почему это? — возмутилась Катька. — Ты боишься, что я порежусь? Бабуля, я ж не маленькая, ты забыла?
— Для меня ты все равно маленькая, но яблоки и вправду уже почистить можешь, — засмеялась Елена Павловна.
— Знаешь, баб, а я даже рада, что сегодня такой дождь и не надо никуда мчаться. У меня уже от впечатлений голова трескается. Я вот из Марокко писала маме подробные письма, обо всем рассказывала, а сейчас даже не знаю, о чем писать, каша в голове.
— Что, совсем я вас загнала?
— Есть немножко.
— Отлично, тогда дней пять отдыхаем, никуда не ездим, решено!
— Спасибо, бабуль!
— Ну вот, доставай тесто, дели на две части, бери вторую скалку и раскатывай как я. И тяни, тяни, чтобы как можно тоньше получилось. Молодец! У тебя просто замечательно выходит, даже лучше, чем у меня.
— Бабуль, а давай мы маме не станем говорить, что я учусь готовить. Представляешь, мама вечером приходит, а на столе шикарный ужин, допустим, мясо по-мароккански и яблочный штрудель! Как? Откуда? Бабушка приехала? А я так скромненько — нет, мамочка, это я сама приготовила! Вот мама удивится! Такой кайф!
— Согласна, это будет кайф! А Григорий не проболтается?
— Нет, он хоть и маленький, но умеет держать язык за зубами.
— Он вообще золотой мальчишечка. Франсуа говорит, что у него замечательные математические способности.
— Бабуль, там, кажется, кто-то приехал. Вроде на такси.
— К нам?
— Да. Мужик какой-то. Ты никого не ждешь?
— Нет. Может, кто-то ошибся адресом?
В этот момент раздался звонок.
— Я открою, — сказала Елена Павловна, вытирая испачканные в муке руки. Она нажала кнопку домофона, и на дисплее появилась мужская фигура под большим зонтом.
— Алло, вы к кому? — по-французски спросила Елена Павловна.
— Мама, открой, это я, Дима!
— Бабушка, не надо, не открывай! — испуганно крикнула Катька.
— Как я могу! — воскликнула тоже испуганная Елена Павловна и открыла калитку. Какого черта он сюда явился? Уж не случилось ли что-то с Лерой?
— Мама, здравствуй! Не ждала?
