— Однако она у тебя на коленях сидела, когда я подошла!
— Ну что ты выдумываешь-то, Насть!
— Слушай, хватит, а? Все, я уезжаю домой и не хочу больше
ничего слушать! Я тебя специально просила, а ты!..
— Ну давай я с тобой поеду, что ты, ей-богу! Вечно ты
начинаешь…
— Это не я начинаю, это ты начинаешь, хотя я миллион раз…
— Ну давай, давай я поеду, только мне надо выкупаться.
— Хорошо, купайся, я подожду.
— Пойдем к ним, неприлично же. Что ты меня, как маленького,
отчитываешь! Давай садись, а я искупаюсь. Где ты припарковалась?
— Нигде. У моста.
Зажигая сигарету, Кирилл искоса глянул на ссорящуюся
парочку, и все стало ясно.
Она была обыкновенная — короткое полотняное платьице, туфли
без каблука, гладкие волосы, очки и необъятный портфель, который она судорожно
прижимала к боку. Он — высоченный, широкоплечий, рельефный атлет с лицом,
красным от смеси пива, унижения и желания оправдаться.
Он хватал ее за руки и за ремень портфеля, а она отпрыгивала
от него, увязая в песке офисными туфлями, и отцепляла от себя его руки.
«Ребята», в непосредственной близости от которых
разыгрывалась милая семейная сцена, деликатно смотрели в другую сторону, а
лежащая на полотенце девица, такая же рельефная и фигуристая, наоборот,
смотрела пристально и усмехалась со злорадным превосходством.
Ну все, парень, решил Кирилл. Ты пропал. Что ж ты жопу с
титьками на колени посадил, когда должны были приехать портфель с очками? Или
от пива развезло совсем?
Девушке в очках он сочувствовал не слишком.
Ему все стало понятно с первого взгляда, и он не верил, что
кому-то что-то может быть непонятно.
Ты просила его провести вечер вместе, а он ушел от тебя на
пляж с «ребятами», грудастой макакой и ящиком пива. Каждому свое. Вместо того
чтобы выкрикивать какие-то бессмысленные угрозы, и вырывать руку, и разъяренно
сверкать на макаку очками, а потом все же тащиться за своим Аполлоном к
«ребятам», и делать вид, что ничего не произошло, и бодро закуривать
предложенную сигарету, и старательно не смотреть на совершенное загорелое тело
в двух веревочках — где-то в районе бюста и где-то в районе бедер, — и
игнорировать победительную улыбку, и покорно выжидать, когда Аполлон все же
соизволит пойти с тобой — а может ведь и не соизволить! — вот вместо всего
этого взяла бы ты свой портфельчик, села бы в свою машину, припаркованную у
моста, да и поехала домой, телевизор смотреть и на диване валяться.
Кирилл Костромин не признавал запутанных отношений и не
верил, что раны можно лечить путем постоянного ковыряния в них.
Впрочем, это совсем не его дело.
Ему нечем было заняться этим вечером в Питере, и он даже
жалел, что принял от партнера приглашение на шашлыки. Завтра до обеда он
проваляется в отеле, если только ему не взбредет в голову какая-нибудь
пионерская фантазия, вроде, например, посещения колоннады на Исаакиевском
соборе или прогулки по Летнему саду. К трем его ждут на даче, полдня и полночи
придется попеременно пить, есть и париться в только что возведенной партнером
баньке, которой хозяин гордился ничуть не меньше, чем Монферран своим
бессмертным творением.
К полудню субботы Кирилл Костромин проснется с чугунной
башкой и отвратительным настроением, которое всегда наступает у него назавтра
после попойки, и — в Москву, в Москву!
Хорошо еще, если проснется в своем отеле, а не на чужом
диване в обществе чего-то вроде той макаки с веревочками в районе бюста.
Тугой теплый ветер бросил в щеку песок. Кирилл открыл глаза.
Мимо, сверкая розовыми поросячьими пятками и вздымая чистый песок, прошлепал
щекастый бутуз в панаме и с ведром на буксире. Кириллу стало смешно. Он
проводил бутуза глазами и снова зажмурился, подставляя ветру лицо.
Нева плескалась у ног, норовила залезть в ботинки, но ему
лень было подняться и переставить их подальше. Город шумел на том берегу, а
казалось, что далеко-далеко. В небе сияло два солнца — привычное и гигантский
золоченый купол Исаакия. Нева пахла водой и свежестью, а вовсе не бензином, как
изнемогающие московские сточные канавы, гордо именующиеся реками. От нагретого
серого камня Трубецкого бастиона несло ровным теплом, и Кирилл даже слегка
недоумевал, почему никогда раньше ему не приходило в голову просто посидеть на
пляже у Петропавловской крепости.
Он заехал сюда случайно — среди дня вдруг кончились дела, и
он понял, что не знает, куда деться до вечера. Хотелось есть, но на Невском
негде было поставить машину. Он долго ехал, потом куда-то повернул, попал на
Большую Морскую с односторонним движением, выискивая место для парковки, не
нашел, и в конце концов его вынесло на Дворцовый мост. За мостом была стоянка,
но не было ресторана, — по крайней мере, в зоне видимости, — и он пошел к
Петропавловской крепости, осеняющей огромное знойное небо золотыми крыльями
летящего ангела.
Пивнушку под зеленым тентом с шаткими пластмассовыми столами
и стульями он обошел стороной и развеселился, осознав собственную осторожную
брезгливость.
Эк тебя угораздило, господин Кирилл Костромин!
Не подходит тебе пивнушка. Брезгуешь. А столовку для
дальнобойщиков в городе Мелитополе забыл? Как ты там борщ наворачивал и
какие-то немыслимые котлеты, хорошо если из бумаги, а не из навоза, не помнишь?
А как автостопом в Крым ехал и там с голодухи по темноте рылся в помойке за кафешкой
с шикарным названием «Чайка», отыскивая съестное? Как грузчиком нанимался в
овощной ларек и таскал из ящиков желтые, вонючие толстокожие огурцы, больше
похожие на мелкие дыни? Как яблоки воровал из колхозного сада, тоже, конечно,
не помнишь?
И лет-то с тех пор прошло всего ничего — вовсе не сорок и не
пятьдесят, а только десять.
— …поставь меня сейчас же, я сказала! Отстань! Отцепись!
Прекрати сию минуту! Ну!..
Очевидно, поединок очкастого портфеля в полотняном платье с
бронзовым Аполлоном разгорелся с новой силой. Кирилл нехотя открыл глаза и
посмотрел в ту сторону.
Аполлон легко, как в кино, тащил ее в Неву, вместе с очками
и портфелем, а она молотила по нему бледными кулачками и злилась, кажется,
по-настоящему. Блондинка перевернулась на бочок, подперла щеку и наблюдала с
интересом.
Все правильно. Никуда ехать с тобой он не собирается. Он
совершенно уверен, что ты просто ломаешься, в тебе взыграла женская дурь,
сейчас он тебя развеселит, пощекочет, потреплет, нальет пива, и ты успокоишься,
повеселеешь и станешь такой же, как они — «нормальной девчонкой».
Вот скука.
