— А Владик им совсем не помогает?
— Не знаю, — вдруг сказал Сергей с раздражением, — что-то ты
все у меня выспрашиваешь? Может, ты все-таки аферист?
— Да не аферист я! — возразил Кирилл с умеренной досадой. —
Просто я все время боюсь попасть впросак. Я же ничего не знаю про ваших
родственников, а с Настей мне даже поговорить некогда. Вот где она сейчас? А?
— На кухне, скорее всего. С мамой и Мусей, — Муся была
помянута необыкновенно нежным тоном.
— Вот именно. Не пойду же я к ним с вопросами! Твоя матушка
тогда меня моментально вышлет на сто первый километр.
— Это уж точно, — согласился Сергей, — вышлет.
— А что это Владик рассказывал про то, что бабушка деда
отравила?
— Да не знаю я! Он вообще все время врет. И потом, ему
нравится «эпатировать публику». Он так и говорит. Он сюда из города на
велосипеде приехал. И не потому что спортсмен, а потому что машины у него нет,
а на электричке ездят одни плебеи и уроды.
Значит, не аэроплан и не подводная ложа, а всего лишь
велосипед. Поэтому Кирилл ничего и не слышал.
В окне, мимо которого они проходили, вдруг показалась голова
Нины Павловны, которая громко закричала:
— Дима!!
Кирилл сильно вздрогнул и посмотрел наверх.
— Дима!!!
— Димы нет, — сказал Кирилл вежливо, и тут уж вздрогнула
Нина Павловна. Она посмотрела на них сверху вниз и отдала распоряжение:
— Сережа, немедленно найди дядю Диму. Вчера он забыл в
машине молоко.
— Он не забыл, — сказал Сергей, — я его на крыльцо поставил.
— Дядю Диму? — удивился Кирилл.
— Тетя Нина! — откуда-то с другого конца дома завопила
Настя. — Молоко в холодильнике на террасе, я же маме сказала!
Тетя Нина в окне немного помолчала и скрылась и уже в доме
приглушенно заговорила:
— Юля, молоко в другом холодильнике, как же ты не помнишь
ничего!..
— Я ничего не помню, потому что его из машины доставала не
я!..
— Ну все, — сказал Сергей, морщась, — наши мамаши на одной
кухне — это конец света. И Мусе сейчас попадет.
— А где у вас книги? — быстро спросил Кирилл, чтобы Сергей
не вспомнил про скамейку и не заставил его искать какое-нибудь «не слишком
гнилое бревно». — Я бы взял почитать что-нибудь.
— Пойдем, я покажу, — сказал Сергей охотно, — вот чего в
этом доме полно, так это книг.
По мавзолейному коридору, полному сухих цветов и круглых
столиков, они прошли в глубину дома, миновав кухню, на которой ссорились Нина
Павловна и Юлия Витальевна.
— Проходи.
Высокая дверь величественно приоткрылась, и они оказались в
гостиной, в которую Кирилл мельком заглядывал в свой первый приезд в этот дом.
Почему-то в гостиной было темно, как в пещере. Толстые шторы, не сходившиеся на
середине, пропускали внутрь узкие горячие лучи, которые ломтями резали
полумрак, и все это напоминало католический собор в Риме. В довершение картины
в полумраке обнаружились и две послушницы — одна сидела в кресле, укутав ноги
клетчатым пледом, хотя в комнате было очень душно, а вторая подле нее на стуле,
деревянно выпрямив тощую спину. Та, что была в кресле, говорила:
— …почти всю ночь. Сердце давило ужасно. Так мучиться
невозможно, лучше уж умереть. Вот бы все обрадовались!
— Что ты говоришь, мама! — вяло протестовала вторая. — Так
говорить нельзя.
— Знаю, знаю, все вы только и ждете моей смерти. Ничего,
немного осталось. Скоро всех освобожу. Ты что, думаешь, я не знаю, как я тебе
надоела! Ты-то небось больше всех обрадуешься! Ты меня ненавидишь с тех пор,
как отец ушел. Ненави-и-идишь!
— Что ты говоришь, мама!
— Ты мне все простить не можешь, что я тебя тогда не
пустила! Да если б я тебя пустила, ты бы сейчас была развратница, хуже
Анастасии, которая привезла любовника, как только из дома гроб вынесли, и на
бабкиных костях с мужиком валяется. Да она тут бордель еще устроит, дом
свиданий, вот сестрица моя с того света поглядит, что в ее доме делается,
узнает, как дома соплячкам оставлять.
— Хватит, мама.
Клетчатая туша колыхнулась в кресле.
— Да я для тебя, дуры, стараюсь! Только о тебе и думаю,
только и хочу, чтобы ты ничем себя не запятнала, чтобы бог тебе простил все
твои грехи, а ты…
Кирилл и Сергей вдруг переглянулись, как будто им обоим
стало стыдно подслушивать, хотя слушали жадно и внимательно, и Сергей сказал
фальшиво-веселым бодрым тоном:
— Что это вы в темноте сидите? На улице так тепло. Сонь, вышли
бы на улицу.
— У меня аллергия на солнце, — объявила тетя Александра, — у
меня всю жизнь очень, очень нежная кожа. Соня, мне пора принять мочегонное.
Принеси из пакета, знаешь, где у меня лекарства.
— Мочегонное на ночь примешь, мама.
— Нет, сейчас! До ночи у меня почки откажут. Соня, принеси
сейчас же!
Сергей посмотрел на Кирилла. Ему было стыдно так, что даже
уши засветились в темноте.
— Такие препараты просто так не принимают, мама.
— Соня, мне нужно выпить мочегонное. Сейчас же. Я лучше
знаю, что мне нужно.
— А хотите слабительного? — предложил Кирилл. — В некотором
смысле вполне заменяет мочегонное и главное — эффект. Эффект удивительный.
Не выдержав, Сергей осторожно хихикнул, Соня осталась
безучастной, а тетя Александра стала медленно, но неумолимо подниматься из
кресла — как гора.
— Вон!!! — завизжала она, поднявшись, и Кирилл попятился. —
Вон отсюда! Соня, воды мне!! У меня инсульт! Где Наська?! — От злости она
брызгала слюной и плохо выговаривала отдельные звуки. — Наська где?! Чтобы сию
минуту… даже духу не было… милиция… бандиты…
— Мама, успокойся. Уходите отсюда сейчас же! Сергей, зачем
ты его привел?!
— Мы вообще-то в библиотеку шли, — пробормотал перепуганный
Сергей, подвигаясь к двери, другой, не той, через которую они вошли, —
простите, тетя.
— Соня, воды, воды мне!!! И милицию… и Наську….
— Мы должны идти, — сказал Кирилл, как будто черт тянул его
за язык, — мы только что узнали, что у нас назначена другая встреча. Было очень
приятно.
Сергей сильно дернул его за руку, так что почти втащил за
собой, Кирилл от неожиданности чуть не упал, и Сергей захлопнул тяжелую дверь,
вовсе не предназначенную для такого непочтительного захлопывания.
