Муся с пылесосом в руке попалась ему навстречу и бегло
улыбнулась, прислушиваясь к препирательствам Сергея и Насти.
— Я могу сходить! — заговорила она уже в конце коридора.
Не семья, а черт знает что.
Усмехнувшись, Кирилл вошел в кабинет, где от чистоты легко
дышалось, и ветер с залива раздувал занавески, и, присев на корточки, вытащил
из книжного шкафа увесистый альбом. Некоторое время он смотрел его, потом
захлопнул и сунул на место.
Все стало еще непонятней, чем было, и он не мог придумать
никакого более или менее подходящего объяснения.
Он вдруг сильно забеспокоился, и в затылке стал потихоньку
скапливаться тяжелый горячий свинец.
Он не знал, что делать дальше, и это было самое скверное.
* * *
Кирилл сидел в машине и по команде Настиного отца из ямы
давил и отпускал тугую педаль, когда неожиданно затрезвонил мобильный, о
котором Кирилл совсем позабыл.
Звонил его зам, чтобы поинтересоваться, как он проводит
время в Дублине, и сообщить о том, что в питерском филиале все вроде бы
налаживается.
— Какая у вас погода? — спросил зам бодро. — У нас все время
тридцать градусов!
— И у нас, — неосмотрительно согласился Кирилл.
Зам помолчал — все в офисе знали, что в Дублине семнадцать и
дождь, поскольку в отсутствие начальства не вылезали из Интернета, где
посмотреть погоду было проще простого.
— Как вам отдыхается?
— Хорошо, спасибо. Игорь Борисович, вы маркетинговый отдел
контролируете?
— Пока все в порядке.
— Что в порядке? — спросил Кирилл, раздражаясь. — Даже когда
я был на месте, там никакого порядка не было! Они должны были найти все стенды
и проконтролировать типографию. Это сделано?
— По-моему, да…
— По-вашему или да?
— Нажимай! — закричал из ямы Настин отец, и Кирилл послушно
нажал на педаль.
Интересно, в яме слышно, о чем он разговаривает, или нет?
Зам начал что-то путано объяснять про типографию, про
компьютеры, которые вчера целый день висели, про короткий день в субботу и еще
про то, что начальник маркетингового отдела все должен сам знать.
— Хорошо, — подытожил Кирилл, — давайте так. Вы спросите у
начальника отдела маркетинга, который все знает, а я спрошу у вас. Завтра
перезвоните, пожалуйста.
Он всегда старался быть вежливым с подчиненными. Он знал
совершенно точно — начальничья вежливость, особенно в определенные моменты,
пугает и устрашает подчиненных куда сильнее, чем самая грубая ругань.
— Отпускай! — раздалось из ямы, и Кирилл снял ногу с педали.
— Вы меня поняли, Игорь Борисович? — спросил он в телефон и,
удостоверившись, что тот все понял, попрощался.
Черт бы их всех побрал.
Работа требовала ежеминутного контроля, а у него не было
человека, на которого он мог бы положиться. Замы были просто замы, никакой
ответственности за судьбу фирмы они не несли и не хотели разделять ее с
Кириллом. Им было и так хорошо. Зарплату он платил исправно, задачи ставил
выполнимые и вполне понятные, а все остальное их не касалось. Если бы он
предложил открыть филиал не в Питере, а в Курске или на Луне, они бы
согласились. Если бы он прогорел, они бы не стали горевать. Ну, ошибся шеф,
всякое бывает даже у таких пройдох, как он. Никто, кроме Кирилла, не хотел
думать о том, что будет завтра и какие новые рынки им придется осваивать, чтобы
не отстать от конкурентов, и что это будут за рынки, и как им придется на них
работать. Это никого не касалось. Только его одного.
И это было трудно.
— Нажми! Ты что, спишь там?
— Не сплю. Я нажал.
— Сильней нажми!
Кирилл вдавил педаль изо всех сил.
— Отпускай!
Прошло несколько секунд, потом послышалось бормотание,
шевеление, и Настин отец вылез из ямы.
— Кажется, сделали. Спасибо.
— Не за что.
— Как — не за что? За помощь.
Он старательно вытер волосатые короткопалые руки и посмотрел
на Кирилла внимательно:
— Как там отдел маркетинга без тебя поживает?
— Как-то не очень. — Выходит, в яме все хорошо слышно.
— А ты кто?
Кирилл вздохнул:
— У меня бизнес.
— Что-то моя дочь никогда про твой бизнес не говорила.
— Может, она стеснялась?
— А что, он у тебя какой-то постыдный? Порнографический
журнал, что ли, издаешь?
Кирилл засмеялся, вновь чувствуя себя женихом на смотринах у
строгого родителя.
— Нет. Не издаю. Вы мне лучше скажите, Дмитрий Павлович,
почему все так трясутся над тетей Александрой?
— Потому что она несчастная, — удивился Настин отец, как
будто Кирилл спрашивал у него, почему трава зеленая, — у нее нет мужа, проблемы
с сыном, со здоровьем…
— Кто сказал, что у нее проблемы со здоровьем? Она сама?
— Ну… это известно. Не знаю. А что она тебе далась? Ты бы
отстал от нее, если не хочешь неприятностей Насте. Тетя ее теперь поедом есть
станет.
— А с сыном у нее какие проблемы?
— Владик… бесшабашный такой. Пока папа был большой
начальник, ему все прощали, когда папы не стало, прощать перестали, а он к
этому не привык. Ему пятнадцать лет было, когда Борис ушел, и Влад как с цепи
сорвался. Тетя меня вызывала каждый день, чтобы я с ним беседовал. Я беседовал,
но что толку было от моих бесед! Он никого не слушал. И меня не слушал. А Борис
сказал, что он больше про них ничего знать не желает, ни про жену, ни про
детей. Он хотел все сначала начать, с чистого листа, так сказать.
— Ничего себе лист, — проговорил Кирилл тихо, — двое детей и
жена, ни на что не годная.
Настин отец пожал плечами.
— Когда он ушел, это стало не его проблемой. — Кирилл
улыбнулся, услышав эту фразу. — Владик несколько раз пытался с ним встретиться,
на работу к нему бегал, его выгоняли, он на улице караулил, а Борис ему
говорил, что не хочет разговаривать с ним — целая история. Соня как-то
уговорила Владика перестать за ним бегать. Не знаю как. Но зато после этого
Владик совсем неуправляемый стал. Да. Куда же я теперь «Волгу» дену? — вдруг
спросил он сердито и с грохотом ссыпал инструменты в большой деревянный ящик. —
Мне моя «девяточка» больше подходит.
