— Мы хотели узнать про ожерелье, — сказал Кирилл несколько
неуверенно.
Носатый Франц Иосифович энергично и дружески покивал.
— Слышите? — спросил он и потянул своим необыкновенным
носом. — Михаил Эрастович варит кофе. Мы всегда пьем кофе после того, как
выстрелит пушка. Я просил. Я говорил. Я спрашивал — а если как раз в это время
придут клиенты? Но он ничего не слушает. Он варит кофе. Он говорит, что слишком
стар, чтобы изменять привычкам. А сам, между прочим, — тут ювелир заговорщицки
понизил голос и немного придвинулся, — а сам, между прочим, младше меня на семь
лет! — и он гордо откинулся назад, чтобы насладиться произведенным эффектом.
Никто не знал, что нужно делать дальше. Даже Кирилл
Костромин.
Все стояли и молчали.
— Я говорю — кофе, — повторил Франц Иосифович и покрутил
лысой головой, удивляясь, что они такие тупые, — выпейте кофе. Пушка
выстрелила. Кофе готов. — Тут он проворно забежал за портьеру и крикнул в
темную глубину:
— Кофе готов?
Оттуда ничего не ответили, и это чрезвычайно обрадовало
Франца Иосифовича.
— Да, — изрек он, — готов. Юра запер дверь. Он всегда
запирает дверь, когда мы пьем кофе. У нас гости, Михаил Эрастович! — снова
крикнул он в сторону портьеры. — Сегодня нам нужно много кофе! Он трясется над
своими зернами, как скупой рыцарь, — пояснил он, понизив голос. — Он считает,
что в этом городе никто не умеет варить кофе!
И Франц Иосифович отчетливо захрюкал, что, очевидно,
означало смех.
Похрюкав немного, он вернул очки на кончик носа и
гостеприимно приподнял портьеру.
— Прошу. Прошу. Да.
Соня беспомощно оглянулась на Настю, а Настя — на Кирилла.
Кирилл взял их обеих под локотки и подвел к откинутой доске
полированного прилавка. Франц Иосифович бодро пробежал вперед, нырнув под
портьеру, а за ним потянулись Настя с Соней. Замыкал шествие Кирилл.
— Куда мы попали? — приостановившись, прошептала Настя ему в
ухо. Он весело пожал плечами.
Темнота расступилась, и они оказались в крохотной квадратной
комнатке, как будто в сейфе. Горел желтый свет, на окнах были металлические
жалюзи и почти вплотную друг к другу стояли два желтых канцелярских стола, заваленных
бумагами. И еще маленький столик, а на нем железный ящик с песком. Из песка
торчала длинная ручка армянской турки. Рядом хлопотал маленький седой
человечек, очевидно, Михаил Эрастович, знаток кофе.
— Здравствуйте, здравствуйте, — оглянувшись, произнес он
чрезвычайно любезно и вдруг быстро и остро взглянул на Соню, — нужно
посмотреть, хватит ли у нас чашек на такую большую компанию.
— Вам отлично известно, что чашек у нас семь, — прокаркал
откуда-то издалека Франц Иосифович. — Да. Семь. Две еще останутся. Предложите
молодым людям присесть.
— Ах, да! — спохватился кофевар и энергично встряхнул турку,
не вытаскивая ее из песка. — Садитесь, молодые люди. У окна табуретка. Правда,
мы сами не знаем, где здесь окна. Темно и днем и ночью. Вы когда-нибудь
пробовали настоящий арабский кофе?
Все завороженно молчали, и Михаил Эрастович продолжал:
— Мне привозят кофе из Арабских Эмиратов. Уверяю вас, на
свете нет ничего лучше, чем настоящий кофе из настоящих кофейных зерен! Запах,
насыщенность цвета, особая пена. Ее надо вовремя осадить, и это тоже искусство!
И не убеждайте меня, что растворимый кофе — тоже кофе! — энергично воскликнул
он, хотя никто и ни в чем его не убеждал. — Растворимый кофе — это эрзац. Одна
видимость. Все, что не нужно готовить, — это не настоящее. Только то, во что
вкладываешь душу, к чему притрагиваешься, о чем думаешь с удовольствием, —
достойно! Верно я говорю, Франц Иосифович?
— Всегда, — изрек материализовавшийся из темноты Франц
Иосифович. В руках у него были глиняные чашки величиной с наперсток, — вы
всегда говорите верно, Михаил Эрастович. Кофе. Его мало. Вы сварите еще?
— Ну конечно! — ответил его напарник нетерпеливо. — Неужели
вы думаете, что я оставлю кого-то без угощения? Садитесь, молодые люди.
Считайте, что вам повезло. Я варю отличный кофе. Вы такого нигде не найдете.
— Вы хвастаетесь. Это нехорошо.
— Я не хвастаюсь! Я говорю правду. Чашки нужно погреть.
Только дикари наливают кофе в холодную глину. Кофе должен быть огненным, он
должен возбуждать чувства и радовать сердце. Как ваше ожерелье, дорогая, —
неожиданно закончил экспансивный Михаил Эрастович и поклонился Соне, которая
чуть не упала, — мы благодарны Сергею Сергеевичу за то, что он порекомендовал
вам обратиться к нам. Даже мы нечасто имеем дело с такими вещами. Верно я
говорю, Франц Иосифович?
— Всегда. Всегда верно.
Настя взяла Кирилла за руку и стиснула ее изо всех сил.
— Но все разговоры — потом! — Он выхватил из песка турку и
ловко налил по глотку в три крохотные чашки. — Пробуйте!
Настя осторожно пригубила, Кирилл хлебнул от души, а Соня
даже не притронулась.
Ювелиры выжидательно смотрели на них.
— Потрясающе, — пробормотала Настя, и Кирилл чуть-чуть
улыбнулся, — просто потрясающе. Это что-то необыкновенное.
— Необыкновенное, — подтвердил Кирилл, чувствуя себя Францем
Иосифовичем, подтверждающим слова Михаила Эрастовича, — удивительное.
— То-то же, — самодовольно сказал Великий Кофейный Знаток и
понюхал пар, поднимавшийся от опустевшей турки, — сейчас я приготовлю еще.
— Пейте, — дружелюбно сказал Франц Иосифович Соне, — это
вкусно.
— Ожерелье, — пробормотала Соня и поставила свою чашку на
край заваленного бумагами стола, — оно… настоящее?
— Что значит — настоящее? — удивился Михаил Эрастович. — Оно
такое же настоящее, как мы с вами. А что такое?
— Оно… не поддельное?
Теперь уже переглянулись ювелиры, и Михаил Эрастович даже
перестал заниматься своим необыкновенным кофе.
— Вы имеете в виду камни? — переспросил он. — Нет, не
поддельные.
— Редкие, — вступил Франц Иосифович. — Чистота. Огранка. В
центре три бриллианта по два карата. Остальные по одному. Сапфиры. Индия.
Глубокий и ровный цвет.
— Старинная голландская работа, — подхватил Михаил
Эрастович, — приблизительно середина прошлого века. Оправу кое-где следует
почистить, а в целом состояние прекрасное. Верно я говорю, Франц Иосифович?
— Всегда. Работа по золоту отличная. Делал большой мастер.
Со знанием и любовью. Да. Отличная работа.
