— Какого — другого? — встрепенулся Дмитрий Павлович. — То-то
я чувствую, что-то не то. И в отдел маркетинга звонил, когда я под машиной
сидел.
— Звонил, — согласился Кирилл.
— Значит, ты все-таки не милиционер? — спросила Соня, глядя
на свои руки.
— Сонька! — возопила тетя Александра. — Почему ты говоришь
ему «ты»? Как ты смеешь вообще говорить с бандитом, который оскорбил твою мать?
— Хватит, мама, — вдруг твердо сказала Соня и подняла глаза,
— он пытается нам помочь, а ты ему мешаешь. Хватит.
Бедная, подумал Кирилл.
Тетя Александра побагровела, и он поднялся из-за стола.
— Все. Концерт окончен. Проваливайте в вашу комнату и не
выходите из нее, пока вас не позовут, — сказал он тете Александре, — Настя,
поезжайте в больницу. Прямо сейчас.
— Владик, — задыхалась тетя Александра, — сыночек!..
Убивают! Спаси! Сонька взбесилась!..
Кирилл обошел стол, пошел было к двери, вернулся и
неожиданно поцеловал Соне руку. Она сопротивлялась и не давалась, но он
все-таки поцеловал.
— Держись, — сказал он, глядя ей в глаза, — все будет
хорошо.
Все уехали, и в доме затихло, как перед грозой. У Кирилла
болела голова, и он ненавидел свою голову, которая мешала ему думать.
Он знал, что подошел очень близко. Так близко, что ему
ничего не нужно, чтобы разгадать загадку, только усилие мысли, а сделать его он
не мог.
Он послонялся по Настиной комнате, подержал елку за лапу и
долго нюхал ладонь, которая пахла детством и бабушкой.
Тетя Александра повизгивала внизу, Соню не было слышно,
Владик в гамаке фальшиво пел «твой малыш растет не по годам».
Столько раз за свою жизнь Кирилл складывал два и два и
получал именно то, что нужно, но никогда от его арифметических способностей не
зависела ничья жизнь, а теперь — зависит.
Что там надумает мудрая машина, которую Настя должна
привезти из Питера? Что она скажет? Каким ей увидится мозг Сергея — живым или
мертвым?
Как раз об этом думать было нельзя, но только об этом Кирилл
и думал и уже не говорил себе, что это не его проблемы.
Завтра же он купит Насте мобильный телефон. Уехала — и он
даже не может позвонить и спросить, как там дела! И он должен мучиться,
слоняться по притихшему дому, держать елку за лапу и есть себя поедом, что так
и не смог ничего понять.
Ну ладно, сказал он своей голове, стиснутой обручем боли,
посмотрим, кто кого.
Итак.
Зеркало. Запись в дневнике. Фотографии. Пепел в камине. Это
первая часть.
Вторая — это ночной разговор Сергея в саду.
Третья часть — велосипедный насос, его собственное полотенце
на веревке и бутылка водки.
Удар доской по голове совсем из другой оперы, и эта опера
как раз сыграна от начала и до конца. Нет, пожалуй, еще не до конца. Она
приближается к финалу, и финал будет совсем не тот, который задумал гениальный
композитор. Кирилл перепишет финал и сам его исполнит. Это просто.
Есть еще семейная легенда про клад, вырванные страницы и
странное обстоятельство, никак не объяснимое: три месяца назад Настина бабушка
уволила домработницу, которая прослужила у нее лет тридцать. Почему?
Почему?!
Он вышел в коридор и остановился посредине, сунув руки в
карманы. Это была старая привычка, с которой он боролся. Он всегда засовывал
руки в карманы, когда был не уверен в себе или чего-то боялся. Однажды
математичка записала в дневнике: «Разговаривал с учителем, держа руки в
карманах», и отец потом проводил с ним беседу о правильном поведении в
обществе. Наверное, он еще где-то лежит, этот дневник.
Вот идиотизм.
Внезапно свинцовый шар в голове вспыхнул и разлетелся на
мелкие кусочки, освобождая ее от боли. Адреналин ударил по глазам.
Да. Да, конечно.
Сто лет назад нужно было посмотреть этот проклятый дневник!
Как он мог забыть.
Он ворвался в кабинет, захлопнул за собой дверь и стал
бешено рыться в ящиках стола. Настя не могла его выбросить. Не могла.
«Бабушка всю жизнь вела дневник, — вспомнилось ему. —
Обыкновенные школьные тетрадочки. По одной на каждый месяц. А потом она их сжигала
в камине».
Ему попадались какие-то бумаги, он быстро взглядывал и
швырял их на пол. Все это было не то, не то!..
Он увидел дневник, как водится, в самую последнюю очередь. И
прямо на полу стал его листать, чуть не разрывая страницы.
Очень быстро он нашел все, что ему требовалось, и даже завыл
от злости — так все оказалось просто.
Как просто! А он не мог сообразить такой простой вещи!
Почему он не купил Насте мобильный телефон?! Он позвонил бы
и сказал ей, что наконец-то он все понял.
Нет, нужно успокоиться.
Все вдруг стало на свои места, и ему было странно, что он не
смог разглядеть этого с самого начала.
Он сунул тетрадочку в задний карман брюк и еще полез в
нижнее отделение книжного шкафа за альбомами с фотографиями. Он просмотрел их
один за другим, и они, как миленькие, подтвердили то, о чем он подозревал и
никак не мог окончательно увериться.
Кирилл посидел на полу, среди разбросанных бумаг, поднялся и
пошел к себе, прихватив один из альбомов.
Половицы поскрипывали, дом вздыхал, и Кирилл теперь точно
знал, о чем он вздыхает.
— Так, — сказал Кирилл, — будем объясняться в соответствии с
классикой жанра.
Семья сидела на террасе, на столе сверкали синие чашки, и
новый чайник, купленный Ниной Павловной в городе, был водружен в самый центр.
Кирилл посмотрел на них, таких серьезных и печальных, и ему стало не по себе.
Он никогда не делал ничего похожего на то, что собирался сделать сейчас.
Он даже стал так, чтобы быть далеко от Насти, чтобы она не
мешала ему, и переложил лежавшую перед ним на столе газету «Коммерсант».
— Муся, наливайте чай, — скомандовал он.
— Хватит тянуть, Кирилл, — сказала Нина Павловна устало, — у
нас и так очень тяжелый день. С Сережкой непонятно что, надо ждать результатов,
мы совсем измучились!..
— А ты еще сказал, что мама не сама умерла, а что ее… —
добавил Дмитрий Павлович. — Это как понимать?
