— На красных кружевных подвязках модно носить шелковые ленточки, сердечки, цветочки и тому подобные «милые штучки», черные или даже белые. Это приятно для глаз и на ощупь, — шептала она мне на ухо, а потом взяла мою руку, засунула себе под юбку и, медленно проведя ею, спросила:
— Чувствуете?
Сначала мне стало неловко: вдруг кто-то заметит, что я вытворяю, потом проснулось возбуждение. Арина смотрела мне в глаза и, не выпуская моей руки, продолжала:
— Хорошо, чтобы стринги были в цвет этих аксессуаров, тогда получится красиво, когда кладешь ногу на ногу. И еще хорошо, чтобы они немного просвечивали… Как мои сегодня. Хотите потрогать?..
Ресторан назывался «В темноте?». Освещен в нем был только вход, в зале за толстой портьерой было абсолютно темно. Посетителей просили оставить в гардеробе все, что может излучать свет: сотовые телефоны, фонарики, зажигалки, ручки с подсветкой и тому подобное. Метрдотель с черной повязкой на глазах взял нас за руки и провел к столику. Слышались приглушенные голоса посетителей и тихие звуки арфы. Какая гениальная задумка — отключить временно зрение и дать людям возможность сосредоточиться на том, что они слышат, вкушают, обоняют, осязают. Они не видят, какое им приносят вино, но его букет кажется более интенсивным, а вкус — более насыщенным. Карпаччо из филейной вырезки, подогретое на пару, можно было пощупать, и это вызывало сексуальные фантазии. Винегрет на листьях салата радовал не только вкусом, но и ароматом. Пузырьки минеральной воды ощущались при малейшем прикосновении к бокалу. При свете я этого никогда бы не заметил.
— Я чувствую, что вы улыбаетесь. Удивлены? А как вам музыка? — спросила Арина.
— Мне тут все очень нравится.
— Правда, это не классическая музыка, а всего лишь незамысловатые мелодии, какие часто звучат в массажных салонах.
— Вы ошибаетесь. Может, их и слушают во время массажа, вам виднее, но это даже не арфа, а китайский щипковый тринадцатиструнный инструмент гу чжэн, разновидность цитры. А звучит сейчас фрагмент концерта Волленвейдера
[28]
, я слышал его в «Альте опер» во Франкфурте-на-Майне.
— А вы не можете хоть на минуту отвлечься от музыки? Вы когда-нибудь думали, как сложилась бы ваша жизнь, если бы вы вдруг оглохли?
Оглох? Иногда мне такое снилось, и я мгновенно просыпался. Обычно люди помнят подобные сны, особенно, если те повторяются, но я старался не думать о возможной глухоте, как другие не хотят думать о возможной авиакатастрофе.
— Это значило бы, что моей жизни пришел конец.
— Вы часто думаете о смерти?
Слово «часто» подразумевает периодичность, а в Панкове я думал о смерти постоянно, и спустя какое-то время мне это стало казаться банальным.
— Послушайте, Арина, мы можем поговорить о чем-то более… жизненном?
— Как вам угодно. Просто я много думаю о смерти, и мне интересно, как ее воспринимают другие.
К нам подошел официант с бутылкой вина. Он открыл ее и хорошо поставленным голосом принялся рассказывать историю виноградника, где оно было изготовлено. Это была длинная, романтичная история о французском замке, в котором обитала дама, появлявшаяся, будто призрак, в темноте. Потом он налил нам вина и пожелал хорошо провести вечер, выразив надежду, что вкус этого благородного вина сделает его незабываемым.
— Это вино вовсе не из французского шато. Это самое дешевое вино, рублей за триста, из продовольственного магазина за углом, — сказал я официанту, сделав глоток, — но рассказывали вы красиво.
Арина толкнула меня ногой под столом.
— Зачем вы все портите?! Это же не официант покупал вино. Ему просто велели его нам подать. Зачем вы его унизили? Вам нравится доказывать свою правоту?
— Нет. Но он мог налить его молча. Я бы так и поступил, если бы работал здесь официантом.
— Вас бы уволили в первый же день. Здесь театр, и вы это прекрасно понимаете. Всем нам приходится играть роли, разные в разных обстоятельствах. А вы со своей правдой ведете себя как Нарцисс! И когда-нибудь об этом пожалеете. А может, уже жалеете. Вы просто музейный экспонат. Как же вы меня достали! И знаете, почему? Потому что я тоже хотела быть такой, как вы, но не смею. И зачем все так вышло, я не понимаю! Мне всего-то нужно было — сделать вам минет и получить от директора бабки. А вы стали петь. А потом явились в консерваторию, чтобы сообщить нашему профессору, что он дурак. Вы сказали ему то, что хотели бы сказать все мы, но не смеем. А потом я выклянчила у вас поцелуй. Никто меня так не целовал. Никто! Я вас не знаю: может, вы подлец, а может, ангел. Мне это безразлично. И знаете, что: это самое вкусное вино, какое я когда-либо пила!
Вино действительно было неплохое, и я всего лишь имел в виду, что оно не то, о котором рассказывал официант. А мой тон вовсе не был агрессивным, скорее, шутливым. Меня не интересовала истина, по крайней мере, в данном случае. И я не ожидал от Арины такой реакции. Может быть, в темноте не просто лучше слышишь, но слышишь больше, чем следует? А еще набираешься смелости высказать то, чего никогда не скажешь в глаза.
Я заметил, что голоса посетителей стихли. Вместо арфы теперь звучала восточная музыка, какую я часто слышал на занятиях аутогенной тренировкой в Панкове.
— Ресторан закрывается? — спросил я Арину.
— Нет, что вы! В субботу он работает, пока не уйдет последний клиент. Просто люди сейчас заняты друг другом, поэтому так тихо.
— Что вы имеете в виду? — не понял я.
— Они целуются, обнимаются, раздеваются, некоторые женщины опустились под столики между коленями своих мужчин, другие — между коленями чужих мужчин. А какие-то мужчины — между коленями женщин.
— Вы шутите? — прошептал я недоверчиво.
— Думайте, что хотите. Но ведь многие мужчины мечтают объединить ужин с сексом. С вами такого не бывает? — ответила она.
— Нет, — возразил я с улыбкой. — Потому что такой ужин был у меня неделю назад в одной квартире недалеко от Кракова. Проделывать такое в ресторане мне, признаюсь, не приходило в голову. Они действительно так себя ведут? — спросил я и сунул руку в карман пиджака. Там должен был лежать плоский коробок фирменных спичек из гостиницы. Я был уверен, что не сдал их в гардероб, когда мы входили в ресторан.
— Что это вы делаете? Брюки расстегиваете? — шепотом спросила Арина, касаясь туфлей моей ноги.
— Нет пока. Ищу спички.
— Прошу вас, не надо! — воскликнула она, встала, уселась мне на колени и, схватив меня за руки, прижала их к своей груди, шепча: — Умоляю, не делайте этого…
Тут мы услышали мужской голос, который спросил, не нужно ли нам что-нибудь. Это был точно не официант.
