— Ну, может, не такими словами, но суть примерно в этом.
Стиви набрала воздуху и выдохнула:
— Ну, хорошо. Если мы решили быть честными и открытыми, то я признаюсь: эта трогательная сценка на меня подействовала. Я им позавидовала.
— Позавидовала? — непонимающе переспросил Джадд. — Как ты можешь завидовать этим провинциалам? Ты объехала весь мир, ты знакома с несколькими августейшими особами, ты заработала чертову кучу призовых денег, не считая тех, что получила за рекламу. Целой комнаты не хватит, чтобы вместить все твои кубки и награды. Чего еще?
— И мне некому доверить свои проблемы. И я не могу прижаться к кубку, когда мне холодно. И я не могу с ним, к примеру, всласть поругаться.
— Знаешь, что это такое, по-моему? Это типичное нытье.
— Это именно оно и есть, — отрезала Стиви.
Помолчав пару секунд, Джадд спросил:
— Ты что, жалеешь, что именно так выстроила свою жизнь?
— Да. Нет. Я не знаю, Джадд. Просто… — Она замялась. Трудно было выразить все свои путаные, неясные мысли, перевести их в слова. — Последние три года мне не хватало победы всего в одном турнире, чтобы получить Большой шлем. Я решила, что когда выиграю его, то уйду из спорта. Мне бы в любом случае пришлось это сделать через год-другой из-за возраста, но я давно пообещала себе, что, когда у меня будет Большой шлем, я тут же оставлю профессиональный теннис. Я бы ушла красиво, на пике славы, сделав более чем достойную карьеру в большом спорте. — Она задумалась. — Больше я ни о чем не задумывалась. Но вот будущее, можно сказать, наступило. И оно такое безрадостное. Такое пустое. В нем нет ничего. И никого.
— Нет ребенка?
— Нет ребенка! — с жаром повторила Стиви. — И возможно, нет возможности родить его. Вообще когда-либо.
— Сожалеешь о том, что не родила его раньше?
— Может быть. Не знаю.
— А от кого бы ты хотела ребенка, Стиви?
Она безрадостно рассмеялась:
— Хороший вопрос. От кого? У меня вечно не хватало времени для того, чтобы влюбиться, выйти замуж, построить прочные отношения. Я даже не вполне понимаю, что означает это всем известное выражение. Или как оно соотносится со мной и особями противоположного пола.
— То есть теперь, когда есть время, у тебя, может быть, не будет шанса. Это тебя расстраивает?
— Если коротко, то да.
Они помолчали. Джадд заговорил первым:
— Иногда жизнь вынуждает нас к тем или иным решениям.
— Со мной было не так. Все свои решения я приняла сама и добровольно. Много лет назад я выбрала теннис. Любой ценой я хотела стать теннисисткой номер один.
— Ты ею и стала.
— Я знаю. И еще я знаю, что у меня нет причин жаловаться. Моя жизнь прекрасна. — Она грустно улыбнулась. — Просто иногда — вот как сегодня, например, — я, вдруг вспоминаю, чем пожертвовала, и начинаю жалеть себя. Теперь, когда моя карьера подходит к концу, я спрашиваю себя: а что же дальше? И у меня нет ответа. — Стиви глубоко вздохнула. — Мне всегда казалось, что жалость к себе — самый страшный из грехов. К тому же это пустая трата времени, если только не в твоих силах изменить ситуацию. — Она положила ладонь на живот. — В моем случае я ничего не могу сделать. И это, пожалуй, самое горькое.
Ужин они давно закончили. Джадд помог Стиви убрать со стола и вымыть посуду. В этом отношении он был вовсе не таким шовинистом, каким пытался себя представить. Когда последняя тарелка была вытерта, Стиви сказала:
— Я пойду и лягу, наверное.
— Страдать собираешься?
— Нет, спать. Уныние очень выматывает.
Джадд улыбнулся:
— Знаешь, мне известны и более страшные грехи, чем жалость к себе. Могу назвать пару тройку из тех, с которыми я знаком не понаслышке. Сразу почувствуешь себя бодрее.
— Спасибо, не надо. Лучше мне этого не знать.
Джадд слегка сжал ее плечи и поцеловал в лоб.
— Приятных снов тебе. И закрой дверь, чтобы стук машинки тебе не мешал.
— Он мне не мешает.
Стиви вдруг почувствовала себя очень одиноко. Она почему-то не могла уйти просто так. Какое-то смутное желание не давало ей двинуться с места. Может быть, ей хотелось, чтобы Джадд поцеловал ее не в лоб, а в губы? И чтобы поцелуй его не был столь братски невинным? Пусть бы он был долгим и нежным. И еще ей хотелось, чтобы Джадд не убирал рук с ее плеч.
Странное, ни на что не похожее ощущение охватило Стиви. Она не могла понять, что с ней. Ей во что бы то ни стало нужно было прижаться к Джадду, спрятать голову у него на груди, почувствовать, как его сильные руки обнимают ее и защищают от всего мира. Услышать, как он шепчет ей на ухо какие-то глупые, нежные, ободряющие слова. Желание было острым, почти непреодолимым.
Стиви сделала шаг назад. Необходимо прекратить это. Нельзя поддаваться непонятным эмоциям. Джадд может не так ее понять, принять их за слабость.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Стиви.
* * *
Уснуть ей не удалось. День был душный и пасмурный, и ночь не принесла облегчения. Обычно в спальне было довольно прохладно благодаря старенькому дребезжащему вентилятору, навевавшему легкий сквознячок. Стиви совсем не жалела, что в доме нет кондиционера. Она настежь распахивала окно и, засыпая, наблюдала, как чуть колышутся от свежего ночного ветерка прозрачные занавески.
Но сегодня воздух был влажен и неподвижен. Не ощущалось ни малейшего дуновения. Однако даже колеблющиеся занавески не смогли бы убаюкать Стиви. Она беспокойно металась по постели. Уставшее тело просило сна, но сознание никак не могло отключиться.
Внезапно она поняла, что не дает ей уснуть. Не слышно было стрекота пишущей машинки Джадда. Джадд опасался, что этот звук будет мешать Стиви, но на самом деле он ее успокаивал. Порой она просыпалась среди ночи, слышала монотонное клацанье — Джадд частенько работал до самого утра — и, умиротворенная, снова проваливалась в сон. Пишущая машинка означала, что она не одна в пустом доме, что рядом, пусть и за стеной, есть кто-то еще.
Дверь в спальню она всегда держала приоткрытой, чтобы дать доступ свежему воздуху. Этому она научилась у Джадда. Проводя каждое лето у бабушки с дедушкой, он хорошо знал, как сделать атмосферу в спальне комфортной. Стиви откинула простыню, подошла к двери и прислушалась. Ничего.
Украдкой заглянув в спальню Джадда, она поняла, что он еще не ложился. Стиви подошла к лестнице и заглянула вниз. В столовой горел свет. Джадд был там. Возможно, он просто решил сделать перерыв. Она выждала несколько минут, но в доме по-прежнему стояла полная тишина.
Немного обеспокоившись, Стиви тихонько спустилась вниз, неслышно подошла к столовой и заглянула внутрь.
Джадд сидел у стола в глубокой задумчивости. Эту его позу Стиви называла про себя «позой писателя». Он опирался локтями на стол, закрыв при этом ладонями рот и подбородок, и пристально смотрел на лежащий перед ним лист бумаги. Спина была сгорблена. На нем были темно-синие шорты и футболка. Рукава футболки были обрезаны, хотя выглядело это так, будто кто-то их отгрыз. Волосы Джадд причесывал, должно быть, граблями, которыми Стиви разравнивала клумбы во дворе. Влажная темная прядь падала ему на лоб. Ноги в теннисных туфлях он поставил на нижнюю перекладину стула.
