Единственное, о чем я жалела, что ни разу не сказала ему «люблю». Это слово, видимо, содержит в себе некие целебные свойства: обновляется кровь, появляются силы, хочется совершить подвиг или спасти человечество… Хочется жить.
Каждое утро я просыпалась и говорила вслух: «Я люблю тебя!» Вместо зарядки, для настроения. И только после этого включалась в работу.
А настроение должно было быть только хорошее! Ведь за мной следили два черных глаза.
Подумаешь – личная жизнь не удалась. Зато у меня вон какой потрясающий бутуз!
Ванька просыпался раньше, вставал на ножки и начинал выбрасывать из кроватки подушки, игрушки, одеяло, чтобы меня разбудить.
Я с трудом (потому что тяжелый!) вытаскивала его на волю, сажала на бедро, и мы спускались вниз завтракать.
Там нас уже ждали Зайка-длинноух, Волк – зубами щелк, Мишка в штанишках и Ёжик – без головы и без ножек.
Друзья рассаживались на высоком пластмассовом столике и начинали есть кашку.
Ваня внимательно следил, чтобы никто не остался голодным, и тоже помогал зверушкам кушать.
После завтрака вся компания собиралась на прогулку. Если кого-нибудь забывали, стоял такой рев, что даже попугай Флеш замолкал.
Птичку я подарила Роберту, чтоб не скучал, пока дома валялся. Он дал ему сразу «покерное имя» – смеха ради. Сам и смеялся…
На прогулку мы с Иваном собирали всю честную компанию и даже выносили на крыльцо клетку с птичкой. Под ногами суетился толстый мопс Батон, вечно храпящий и откашливающийся.
Игрушки рассаживались на перилах и показывали представление под названием «Терем-теремок».
Ванька заливался смехом, и все звуки точь-в-точь за ним повторял говорящий жако.
Потом мы уезжали с собаками в лес. Лорд гонялся за белками, путая их с кошками, Ванька колотил погремушкой, а Батон, шумно дыша от усталости, из последних сил семенил рядом, потому что порода такая – человеколюбивая. Всегда рядом.
После обеда я укладывала Ваньку спать и, прикрыв дверь, подглядывала за белобрысой макушкой.
Ванька-Встанька никак не желал засыпать и придумывал для этого уважительные причины. То изображал безумную жажду. Я бежала вниз и скорее наливала бедному ребенку сок. Заполучив заветную бутылочку, он и не собирался пить, а мусолил ее до тех пор, пока я не отбирала.
То начинал тужиться, краснел, а я покорно сидела рядом с ним в полной уверенности, что скоро все случится.
Заканчивалось тем, что я засыпала вместе с ним. Сынишка стерег меня и ничего не желал делать без мамы.
Вечером приходил или не приходил Роберт. Если до десяти он не появлялся, мы с Ванькой понимали, что папу нам уже не дождаться, и шли купаться вдвоем.
Выходишь замуж, чтобы не быть одной, и разводишься по той же причине.
Как-то днем, случайно поймав мужа дома, я предложила:
– Давай разведемся!
Роберт обиделся, посчитав, что я специально хочу испортить ему на вечер настроение.
– Тебя что-то не устраивает? – Он поджал губы.
– Не вижу смысла в нашем браке. Дома тебя не бывает, няню ты уволил, я живу, как в тюрьме за трехметровым забором. Ты – номинальный муж. Вроде и есть, но рассчитывать не приходится. Живем мимо друг друга. Даже спим в разных комнатах… Дальше продолжать?..
– Тебе же мой будильник мешает…
– Согласна. Это лишь повод. Главное, что нам плохо вместе и лучше разойтись.
– Расходись… А Ваня останется со мной.
Я сочувствующе рассмеялась:
– И что ты с ним делать-то будешь? Ты даже не представляешь, как ухаживать за детьми… Не смеши.
– Вот и посмеемся вместе… потом. Ты лучше меня не трогай. Живешь нормально, в шикарном доме, не голодаешь; книги купил, как ты просила…
– Боже мой! Книги купил… Ты даже не представляешь себе, что можно жить по-другому! С теми же возможностями, но по-другому! Другими интересами, что ли…
– Это ты с дурами-подружками обсуждай. Лей им в уши… Какой я урод, как ты несчастна… Мне это неинтересно. Кстати, если еще раз я услышу, что ты на меня жалуешься – вылетишь отсюда и даже вещей не успеешь собрать…
Я остолбенела. Откуда он мог это знать? Только вчера я жаловалась по телефону Жанне, что Роберт не ночевал, хотя я очень просила его привезти Ване капли для носа.
Роберт полез в портфель и вытащил оттуда несколько магнитофонных кассет.
– На, послушай! – и швырнул на стол.
У меня все оборвалось внутри. Значит, он меня прослушивает так же, как когда-то прослушивал первую жену.
Все вернулось бумерангом.
Роберт уехал на работу, а я открыла дверь на улицу и вдохнула всей грудью чистый подмосковный воздух.
«Вот и все. Скоро перевернется еще одна страница моей жизни, наверно, самая важная в жизни любой женщины – семейная».
Я уйду отсюда, потому что концерт окончен. Больше ждать нечего.
Я боролась как могла. Всеми правдами и неправдами. Верила, лечила, соучаствовала, молилась, родила сына, спасала, «изменяла отношение», прощала и ждала.
Больше ждать нечего».
…На соседнем участке копал грядки сосед Матвей Егорович.
Он устал и выпрямился. Воткнул в землю лопату и несколько раз прогнулся назад, разминая затекшую спину.
А потом он обернулся на наш дом. Наши глаза встретились.
…Я прощалась с этим местом, с Назарьевом, с лесом, с утлым соседним домишкой и этим стариком, с которым мы даже не были знакомы.
Я передала в своем взгляде всю боль, которую мне пришлось здесь пережить…
А он смотрел на меня и думал: «Живут же люди…»
Глава VIII
Снегу было много; это мешало бежать.
Из носа непрерывно текла густая черная кровь. Она заливалась в рот, я сплевывала ее прямо на шубу.
Страх и отчаяние гнали вперед. Главное – выбраться за ворота…
Слезы не давали возможности разглядеть дорожки, и непослушные ноги все время проваливались в сугробы, образуя глубокие черные дыры.
Впопыхах наброшенная шуба отдельно от тела беспорядочно махала пустыми рукавами, напоминая огородное «пугало».
Уже близко ворота… Пульт, где пульт…
Спасительные секунды были потеряны. Пульт выскользнул из дрожащей руки и упал в снег.
Сзади послышалось тяжелое злобное дыхание.
– Убежать хотела, сука?! Получай! – размахнувшись, Роберт ударил прикладом ружья по моим ногам.
Я рухнула в снег.
– Я – алкоголик, да?!! Я – тварь?!! Что ты там еще про меня говорила?!
