— Потерпи, милая, сейчас «скорая» будет, — плакал муж, подкладывая ей под голову свернутый пиджак. Его очки запотели от слез, он снял их, вытирая глаза, бросил на траву.
— Как мне теперь с этим жить?! — выдохнула я ей в ответ, потому что она была жива. Обида за ее жестокость сменила страх смерти. Она не ответила.
«Скорая» забрала ее в Склифосовского. Был диагностирован перелом голени и компрессионный перелом поясничных позвонков. Еще пальцы на правой руке поломались, но самое тяжелое все равно позвоночник. Врач сказал, что ее спас второй этаж. Могло быть хуже.
Ух, как я плакала, сидя во дворике больницы. Мне было очень жалко ее. Каждый день я приезжала к ней и садилась на лавку перед корпусом. В палату меня не пускали. И мне было очень плохо, потому что я не понимала, как это случилось и есть ли в этом моя вина? Даже в кино я отворачивалась от экрана при подобных сценах, а тут в твоей квартире, перед глазами уходит вниз человек, который только что смеялся и пел.
В один из дней моего уличного дежурства ко мне подсел ее муж.
Я попросила его рассказать о Марии.
Ей было семнадцать, когда они познакомились. Он дипломат, работает в Испании. Намного старше нее. Увидел, влюбился без памяти, год подождал и женился. Мария хотела стать драматической актрисой и собиралась поступать в театральный, но он настоял, чтобы они уехали жить в Мадрид. Там она поступила на актерские курсы и вроде бы все складывалось замечательно. Европейская внешность, талант к языкам плюс огромная работоспособность обещали явить миру новую звезду Мельпомены. Она была единогласно принята в труппу нового экспериментального театра.
Марии исполняется двадцать два года. В это время в Москве, после затяжной депрессии, кончает с собой ее мать.
Переживая сильнейшее потрясение, Мария отказалась возвращаться в Мадрид. Она бродила по городу и искала своего «слоника».
— Почему «слоник»? Откуда это? — вспомнила я прозвище, данное мне «испанкой».
— У ее матери была фамилия Слоним. Ее все шутливо называли «наш слон» или «слоник». Видимо, она искала мать в других людях.
— А почему вы говорите о ней в прошедшем времени? — зацепило меня. Муж иронично взглянул на меня, вздохнул и, глядя куда-то в сторону, ответил:
— Вы действительно не понимаете?.. Когда ее выпишут из травматологии, то сразу переведут в психиатрическую лечебницу. У нее шизофрения. Видимо, это наследственное…
Я растерялась, потому что никогда еще не сталкивалась с людьми, страдающими этой болезнью.
— А это лечится? — с надеждой спросила я.
— Вы к ней больше приходить не будете, — продолжил он. — Ее нельзя волновать. Болезнь периодически дает о себе знать, и главным лечением для нее в эти моменты должны быть любовь, терпение и забота близких людей. А вы, девушка, как я понимаю, не способны к самопожертвованию.
— Зачем вы так? — расстроилась я. — Между прочим, именно со мной Мария была счастлива и не хотела возвращаться домой.
— Она была счастлива, потому что была нужна вам. Для нее это смысл жизни — отдавать, не прося ничего взамен. Она хотела лишь одного — чтобы вы ее любили. А вы легко избавились от нее при первом же удобном случае.
Я помолчала. В двадцать три сложно отвечать на взрослые вопросы по-взрослому…
— Да. Для того чтобы понять Марию, нужно мыслить, как она. Вы мне вот сейчас наговорили гадостей, а вполне вероятно, что она уже не помнит, как меня зовут.
— Простите меня. Это я от отчаяния. Да, отвечаю вам на ваш вопрос — это не лечится. И еще. Объяснений ее поступкам не ищите — это пустое. Я не ищу, и вы не ищите. Всего вам доброго!
Прошло пятнадцать лет.
Как-то раз мой приятель, заядлый театрал, позвал меня на премьеру модного спектакля «Угадать любовь».
Имя режиссера гремело на всю театральную Москву. В программке значилось: постановка Марии Слоним.
Я напрягла память: знакомая фамилия. Вроде журналистка такая есть.
— Нет, она не журналистка. Она гениальный режиссер. Это ее псевдоним. Ты чего, мать, неужели о ней не слышала? Она же сейчас режиссер номер один! Чувиха жесть какая модная, креативная, работает в жанре минимализма, — тут же выдал мне всю информацию приятель. — Тебе понравится. Смотри, началось…
Свет погас. Поехал занавес…
На сцене стояла кровать, стол, холодильник, по центру балкон с открытыми дверями. На столе — граненый стакан с петуньями.
А на стене — портрет розового слона в стиле сюр, из обрывков фантиков. Ее талисман…
— Пролог! — объявила молодая актриса и села на пол. Стульев не было.
— Сюда попадают через балкон. И через балкон уходят. Кто удачно, кто навсегда. Закройте двери своего балкона, и вы навсегда потеряете свежий ветер. И никакие перемены не придут в вашу скучную и серую жизнь. Вы ничего не поймете, если держите взаперти свой балкон. Люди же не просто так его придумали: балкон — это проводник к вселенской жизненной энергии или к заземлению. Впрочем, каждый сам выбирает свой путь.
Я слушала и думала, что хотел сказать автор? И мне вдруг стало не по себе. Я поняла, почему в моей жизни образовалась Василиса. Я вспомнила слова Марии: «Ты всегда будешь узнавать любовь в других и будешь обманываться». Наверное, подспудно все эти годы мне хотелось быть Марией, и кому-то отдавать, не требуя ничего взамен. И я выбрала Василису. Я очень ее любила. А она меня предала, причем так, походя, и невзначай…
Любила ли меня Мария на самом деле? Или это было обострение?.. В спектакле я так и не нашла ответа на этот вопрос. Пришла домой, снова взяла в руки программку. На обратной стороне мелким шрифтом были набраны стихи М. Цветаевой.
Вы счастливы? — Не скажете! Едва ли!
И лучше — пусть!
Вы слишком многих, мнится, целовали,
Отсюда грусть.
Всех героинь шекспировских трагедий
Я вижу в Вас.
Вас, юная трагическая леди,
Никто не спас!
Вы так устали повторять любовный
Речитатив!
Чугунный обод на руке бескровной —
Красноречив!
Я Вас люблю. — Как грозовая туча
Над Вами — грех —
За то, что Вы язвительны и жгучи
И лучше всех,
За то, что мы, что наши жизни — разны
Во тьме дорог,
За Ваши вдохновенные соблазны
И темный рок,
За то, что Вам, мой демон крутолобый,
Скажу прости,
За то, что Вас — хоть разорвись над гробом!
Уж не спасти!
За эту дрожь, за то — что — неужели
Мне снится сон? —
За эту ироническую прелесть,
Что Вы — не он.
