– Да, ему ее очень не хватало, это было заметно,–
согласился Аргунов.– Я думаю, он, конечно, приврал, когда говорил, что
совсем не любит Лену. Другой вопрос, что она его не любила, во всяком случае,
она хотела выйти замуж за кого-то другого. Но он с этим смирился и делал вид,
что все в порядке, даже бравировал этим. Но в глубине души он страшно переживал
и очень тосковал по ней. Он даже изменился, стал каким-то… тяжелым, что ли,
темным.
– Так она что же, и с ним не встречалась?
– Нет, что вы, они встречались, только не так часто, как
раньше. И без меня. Ну, вы понимаете…
Похоже, проблему с братом Михаилом Елена Шляхтина решала
все-таки не в одиночку. Очень интересно. А кто же потом решил проблему с ней
самой? Уж не Ситников ли Вячеслав Антонович? Он – работник горкома комсомола,
ему нужно делать карьеру, и свидетели грязной истории с Михаилом Шляхтиным ему
не нужны. Ах, как складно выходит!
– Вы не знаете, при каких обстоятельствах Вячеслав Антонович
познакомился с Еленой? Вы при этом присутствовали?
– Нет, это было какое-то случайное знакомство, совсем
случайное. Славка что-то рассказывал, но я запамятовал, это так давно было…
Кажется, он был на бюро райкома в каком-то районе Москвы, вышел на улицу, с
кем-то курил, а мимо проходила девушка, и оказалось, что тот, с кем Славка
стоял, ее знает… Что-то в этом роде. Но деталей я не помню, да я их и не знал.
С кем-то стоял. Ну ясно, с кем он стоял, выйдя на улицу
после заседания бюро райкома ВЛКСМ. Со своим закадычным другом Юрой Забелиным,
хорошим оперативником и активным общественником, членом бюро райкома, как мне
доложила его матушка Инесса Иннокентьевна. Неужели и вправду Аргунов не был в
те годы знаком с Забелиным? Похоже, что так.
– И ваш друг сразу влюбился в Шляхтину?
– Ну, этого я не знаю. Слава познакомил меня с Леной, когда
у них уже все… состоялось.
– Понятно. А что вы мне можете рассказать о гибели Елены?
Вам что-нибудь известно о том, как это произошло и почему?
– Мало что. Только то, что рассказал Слава. Лена покончила с
собой, бросилась с крыши многоэтажного дома и разбилась.
– А причины? Ситников что-нибудь говорил о причинах?
– Он сам толком не знал, они же в тот период виделись совсем
редко. Он думал, что она в очередной раз не прошла творческий конкурс и не
смогла пережить эту неудачу. Но теперь, после того, что вы мне рассказали, я
начинаю понимать… Если у нее незадолго до этого погиб брат, это же была
огромная травма для нее, и это горе она несла одна, ни с кем не делилась…
– Почему вы думаете, что Елена ни с кем не делилась?–
перебил я.
– Ну как же, она ведь даже Славе об этом не сказала. А кто
мог для нее быть ближе Славы?
– Значит, вы уверены, что Ситников о смерти брата тоже не
знал?
– Нет, конечно, конечно, не знал,– уверенно ответил
Аргунов.– Иначе он обязательно бы мне сказал об этом. Обязательно. Он не
мог мне не сказать, ведь мы были очень близкими друзьями, мы всем делились друг
с другом. А он говорил только о том, что Лена работает над рукописями,
готовится к конкурсу… Нет, он совершенно точно не знал.
Нет, Лев Александрович, ваш друг совершенно точно знал. Теперь
я в этом уверен. Он знал, что Михаил Шляхтин умер, более того, он знал, отчего
и при каких обстоятельствах он умер, и именно поэтому молчал.
Мы поговорили еще немного, я задал несколько уточняющих
вопросов, поблагодарил Льва Александровича за обстоятельную беседу и встал.
– Погодите,– вдруг остановил меня Аргунов.– Я
все-таки не понял, какое отношение наш разговор имеет к покушению на Вячеслава?
Он снова стал напряженным и враждебным, причем перемена эта
была мгновенной и непредсказуемой, и это тоже делало Аргунова похожим на тех,
кто подсознательно уже принял решение, но еще не осознал его.
Не знаю, было ли глупостью то, что я сказал в ответ, или это
был поистине гениальный ход. Я этого до сих пор не понял.
– Вам ничего не говорит имя Олега Петровича Личко? Вы не
знали такого человека?
– Личко?– переспросил Аргунов.– Нет, впервые
слышу. А кто это?
– Олег Петрович Личко был в семьдесят пятом году признан
виновным в изнасилованиях и убийствах шести малолетних детей. Не слыхали?
Даже если бы я был писателем, мастером слова, то и в этом
случае я вряд ли смог бы достаточно достоверно описать происшедшую с Аргуновым
перемену. На него просто страшно стало смотреть. Мне показалось, что то
подсознательное решение, о котором я недавно говорил, в тот момент перешло в
область сознательного и окончательно сформировалось. С лица Аргунова на меня
смотрели глаза мертвеца.
– Что значит – признан виновным?– голос его звучал
сипло и натужно.– Его посадили?
– Нет, его признали невменяемым и отправили на
принудительное лечение в психиатрическую больницу закрытого типа. Но вина его
была доказана.
– Почему вы меня об этом спросили?– нервно проговорил
Лев Александрович.– Почему я должен был об этом слышать? Что вы себе
вообразили?
А чего это он так разнервничался-то? Ой, елки-палки, какой
же я дурак! Да ведь это не Ситников помогал Елене Шляхтиной решать проблемы с
братом, а сам Аргунов… А? Каков ход?
– Дело в том, Лев Александрович, что в ходе следствия и суда
ваша подруга Елена Шляхтина давала показания против Личко. Собственно, на
основании в основном этих показаний он и был осужден. Неужели она вам не
рассказывала, что ее допрашивал следователь в Прокуратуре СССР, что она
выступала свидетелем в суде? Не может быть, чтобы вы об этом не знали. Это было
осенью семьдесят пятого года. Ну, вспомнили?
– Нет,– теперь он уже почти шептал. Голос, видно, сел,
и Аргунов долго и тщательно откашливался, прочищая гортань.– Нет, я
ничего об этом не знал. Вы ошибаетесь, так не могло быть, потому что Слава
ничего мне не говорил… Он же не мог не знать, правда? Они были так близки с
Леной, она обязательно должна была ему рассказать, а он бы сказал мне…
обязательно…
Теперь его речь больше походила на заклинание – монотонная,
почти лишенная интонаций, негромкая, с повторяющимися оборотами. А глаза его
смотрели на меня умоляюще, словно просили, чтобы я подтвердил его логику, мол,
действительно, не могло такого быть, чтобы Лена скрыла от Славы что-то
серьезное, а сам Слава не поделился бы этим с другом Левой.
– Лев Александрович, мы с вами уже установили, что брат
Елены Шляхтиной покончил с собой, но вам об этом не было известно. Значит, вы и
о чем-то другом можете не знать,– осторожно заметил я.– Вот видите,
и об истории с Личко вы ничего не знали, а ведь тут нет никакой ошибки, я читал
и уголовное дело, и постановление суда, и всюду ваша подруга и любовница вашего
друга Елена Шляхтина фигурирует в качестве свидетеля.
– Почему же… – он снова откашлялся,– почему же они мне
не сказали? Зачем было скрывать?
