Юркунс постелил ему в кабинете. Диван оказался действительно
широким, но ужасно неудобным. Впрочем, даже если бы диван этот оказался верхом
комфортабельности, Андрей вряд ли уснул бы. Сначала не давало спать
раздражение, вызванное словами старого доктора, и Андрей мысленно искал
аргументы, доказывающие, что Лев Яковлевич ошибался. Но чем больше аргументов
он находил, тем яснее почему-то ощущал слабость собственной позиции.
Покрутившись в постели часов до четырех, Андрей не выдержал
и вышел в гостиную покурить. Дверь в спальню Льва Яковлевича была приоткрытой,
и Андрей решил осторожно прикрыть ее, чтобы дым не потревожил некурящего
старика. Однако едва он приблизился к двери, как послышался бодрый голос:
– Что, голубчик, не спится? Болит ранка-то?
Андрей буркнул в ответ что-то невнятное, а про себя подумал:
«Да пошел ты!» Выкурил подряд три сигареты, прошел в кухню, выпил стакан воды
из-под крана и снова улегся в кабинете. Но сон так и не пришел к нему.
Утром Юркунс накормил его завтраком, состоящим из яичницы
все с теми же ватными сосисками и крепкого невкусного чая, и Андрей отправился
в ЗАГС за свидетельством, а вечером уже летел в самолете из Вологды в Москву.
Завтра он отнесет свидетельство о смерти Личко в посольство и в ближайшие же
выходные поедет в Питер. Надо поговорить с мамой. Он еще не знал точно, о чем,
но чувствовал, что поговорить обязательно надо.
* * *
Однако к тому моменту, когда Андрей Мусатов выбрался в
Петербург, он уже не был так безоговорочно уверен, что нужно говорить с мамой.
Может быть, лучше сначала с Костей? Ведь неизвестно, как мама отнесется ко всей
этой истории, а вдруг разнервничается, ей станет неприятно и все такое… Нет,
правда, лучше поговорить сперва с Костей, он знает маму как самого себя, понимает
как никто другой и сможет дать дельный совет.
Прямо с вокзала Андрей отправился в университет, где
Константин Викторович Мусатов преподавал психологию. Справившись в деканате, в
какой аудитории Костя читает лекцию, Андрей набрался терпения, уселся на
подоконник рядом с лекционным залом и стал ждать. Ждать пришлось, к счастью, не
очень долго, всего двадцать пять минут. Двери аудитории распахнулись, в коридор
повалила толпа студентов, следом вышел Костя, окруженный десятком таких
хорошеньких девушек, что у Андрея аж глаза заболели. Девушки заглядывали в лицо
своему профессору с таким обожанием, что впору было прыснуть от смеха, но
Андрей сдержался. Его бабушка, мамина мама, часто говорила: «Ксенечка, у твоего
мужа только один недостаток – он слишком красив. Это чревато тем, что ты
растеряешь всех своих подруг». Все, конечно же, понимали, что это всего лишь
милая шутка. Но правда в этой шутке все-таки была, и в немалой доле.
Разумеется, с подругами у Ксении Георгиевны все было в порядке, а вот студентки-аспирантки
и доцентура-профессура женского пола в Константине Мусатове души не чаяли.
– Андрюша!
Мусатов заметил сына, приветственно взмахнул рукой и резко
свернул к тому месту, где сидел Андрей.
– Рад тебя видеть. А ты почему не дома? Я был уверен, что ты
после поезда отсыпаешься.
– Привет,– улыбнулся Андрей.– Дома скучно, вы с
мамой на работе, я же не спать сюда приехал, а с вами повидаться. Я смотрю, ты
по-прежнему в окружении нежных цветочков.
– Андрюша, ты же должен понимать: это чисто профессиональное,–
рассмеялся Константин Викторович.– Грош мне цена как психологу, если я не
могу влюбить в себя глупенькую неопытную студентку. И потом, есть золотое
правило: если студент влюблен в преподавателя, он изучает предмет намного
эффективнее. Кстати, спроси у любого психиатра, они тебе подтвердят, что
лечение идет на порядок успешнее, если больной влюблен в своего врача.
– Да, кстати о психиатрах,– осторожно начал
Андрей.– Ты сейчас свободен?
– У меня еще одна пара. А что? Случилось что-нибудь? Почему
ты заговорил о психиатрах?
– Костя, надо поговорить. Ничего не случилось, не волнуйся,
просто у меня возникла проблема, и мне нужен совет. Когда ты освободишься?
– Через два часа. Будешь ждать или встретимся дома?
– Подожду,– твердо сказал Андрей.– Пойду пока
куда-нибудь позавтракаю, я же прямо с поезда сюда притащился, домой не заходил.
Константин Викторович задумчиво оглядел его, словно видел
впервые.
– Сегодня пятница,– неторопливо произнес он.–
Обычно ты приезжаешь в субботу, когда мы с мамой оба дома. Надо ли это понимать
таким образом, что у тебя проблема, о которой ты хочешь поговорить со мной, но
о которой не должна знать мама?
– Нет, не так. Я думаю, мама должна знать, но предварительно
я должен проговорить ее с тобой. Понимаешь?
– Конечно. Хотя и весьма загадочно. Ладно, сынок,
встречаемся через два часа.
Он никогда не любил питерское межсезонье, сырое и
пронзительно-промозглое, но сегодня даже не замечал ни влажного тягучего ветра,
ни накрапывающего дождя, медленно брел по набережной Невы в сторону кафе,
которое, как он знал, открывается в восемь утра и в котором варили хороший
кофе, и пытался продумать предстоящий разговор с Костей. Как рассказывать? На
чем делать акценты? Все зависит от того, какой результат он хочет получить.
«Так чего, же собственно говоря, ты хочешь, Андрей Константинович,–
спросил он сам себя.– Ты хочешь, чтобы Костя отговорил тебя, сказал, что
все это бред сивой кобылы, что этого не может быть, потому что не может быть
никогда, что старый доктор из провинциальной психбольницы – маразматик и
набитый дурак, и нет никакого смысла ворошить прошлое, и тем более ни в коем
случае не нужно травмировать маму? Да? Ты этого хочешь? Или ты хочешь, чтобы он
подтвердил правоту Юркунса, добавил к его словам собственные аргументы и убедил
тебя в том, что нужно непременно постараться выяснить, что же на самом деле
произошло с Олегом Петровичем Личко, твоим биологическим отцом? Ты хочешь,
чтобы Костя лишь укрепил тебя в твоем решении, которое ты на самом деле уже
принял? Или решения нет, и ты хочешь, чтобы Костя помог тебе его принять?
Определись уже наконец, попробуй быть честным сам с собой.»
Увлеченный внутренним монологом, Андрей не замечал хода
времени и чуть не опоздал на встречу с Константином Викторовичем.
Мусатов-старший уже ждал его, сидя в припаркованной неподалеку от входа в
факультетское здание белой «хонде».
– Ну как, плотно позавтракал?– спросил он, когда
Андрей сел в машину.
– Только кофе выпил, правда, три чашки. А что?
– Тогда поедем куда-нибудь пообедаем. И поговорим. Или ты предпочитаешь
сначала поговорить?
– Давай сначала поговорим,– решительно произнес
Андрей.
Он подробно, не упуская ни одной мелочи рассказал всю
эпопею, связанную с поисками свидетельства о смерти Личко. И о поездке в
Черемисино, и о разговоре с супругами Перхуровыми, и о встрече с доктором
Юркунсом. Рассказал и о своих сомнениях, о той злости, которая его охватывала
все время, пока он слушал Льва Яковлевича, о растерянности, о том, что в словах
старого психиатра показалось ему убедительным, а что – не очень. Одним словом,
он рассказал все, тщательно выбирая выражения и стараясь ничего не переврать и
ни на чем не делать акцент.
