– У меня на руках есть решение суда по одному делу, где
человек был признан невменяемым и отправлен на принудительное лечение. И есть
основания полагать, что одна из свидетельниц говорила неправду. Мне нужно
разыскать эту женщину и узнать о ней как можно больше. Это возможно?
– А почему нет?– пожал плечами Болотов.–
Возможно все, если правильно взяться. Вам нужен человек, имеющий доступ к
архивам суда. В архиве лежит уголовное дело, в деле – все протоколы допросов, а
в протоколе – паспортные данные свидетеля, место его работы, адрес и много
другой полезной информации. В каком суде слушалось дело?
В каком суде? А бог его знает. Андрей достал из кармана
сложенные вчетверо листки, привезенные от Юркунса, развернул, пробежал глазами
первую страницу. А вот, есть.
– В Московском городском.
– Вполне реально. Если бы суд был не московским, тогда
сложнее, а здесь я вам подберу подходящего человека, если вы готовы платить.
– Разумеется,– кивнул Андрей.– Мне обязательно
нужно разобраться с этим, а то – сами видите, не работа, а сплошная халтура.
Голова не тем занята.
– Вас это так сильно беспокоит?
– Очень сильно.
– Речь идет о ком-то из близких?
Андрей помолчал, прикидывая, говорить Болотову правду или
придумать какое-нибудь правдоподобное вранье. Решил не врать. Смысла нет, ведь
если Болотов свяжет его со своим знакомым детективом, он все равно узнает
правду, но Андрей в его глазах окажется лжецом и выйдет из доверия. А кому это
надо – выйти из доверия у начальника службы безопасности фирмы? Себе дороже.
– Речь идет о первом муже моей матери.
И ведь это чистая правда. Хотя и не вся.
– Ясно. Я подумаю, что можно сделать.
Выправлять огрехи Андрей Мусатов закончил около десяти
вечера и прежде, чем уходить с работы, позвонил Наташе.
– Ну ты где вообще?– капризно протянула
девушка.– Сколько можно тебя ждать?
– Не надо меня специально ждать, я на работе. А ты где?
– А я, между прочим, у тебя дома. Сижу тут, как дура, а тебя
все нет и нет.
– Ты бы позвонила, я бы тебе сказал, что приду поздно.
– А я хотела, чтобы был сюрприз.
«Не надо,– мысленно произнес он,– не надо мне
сюрпризов. Мне пока достаточно того, что уже случилось. И тебя мне пока не
надо. Я хочу дома побыть один. Куда ж тебя девать, сокровище ты мое?»
– Наталья, я очень устал и вряд ли составлю тебе хорошую
компанию. Тем более ночь я провел в поезде, а ты же знаешь, я поездах не могу
спать.
– Ну почему ты так упорно ездишь поездом, а не летаешь
самолетами? Нет, я просто тебя не понимаю. Это же гораздо быстрее, и спать будешь
нормально.
Наверное, самолетом и в самом деле лучше, но Андрей привык
ездить на поезде из Москвы в Питер и обратно. Главным образом потому, что
питерская квартира, в которую они переехали тринадцать лет назад, находилась на
улице Восстания, прямо напротив Московского вокзала, и так соблазнительно было,
выйдя из вагона, через семь минут оказываться дома! А из Пулкова пока
доберешься… Да и в Шереметьево путь не близкий.
– Я делаю так, как мне удобно,– сухо ответил он.
– Значит, тебе удобно ночь не спать, чтобы потом чувствовать
себя разбитым и портить мне настроение,– уточнила Наташа.
– Я не собирался портить тебе настроение…
– Ага, и ты вообще не собирался со мной сегодня
встречаться,– зло закончила она.– Так может, мне уйти?
«Уходи,– про себя произнес Андрей.– И чем скорее
– тем лучше. У нет ни малейшего желания сегодня вечером ни с кем общаться. Вот
приду через полчаса домой – чтоб тебя уже не было.»
– Ну зачем ты так,– примирительно сказал он
вслух.– Просто я действительно не гожусь сегодня для веселья. Если ты
готова терпеть меня таким – я буду рад тебя видеть.
– Ничего я не готова. Ты мне весь вечер испортил. Я могла бы
его провести намного интереснее.
– Ну так проведи, у тебя еще есть возможность все исправить.
Только не надо меня лечить, хорошо?
Когда разговариваешь по городскому телефону, всегда слышно,
если твой собеседник в ярости швыряет трубку на рычаг. Мобильная связь таких
прекрасных возможностей не дает, и нажатие кнопки приводит к совершенно
одинаковым акустическим результатам, какие бы клокочущие эмоции ты ни
испытывал, поэтому о настроении своей подруги в момент прекращения разговора
Андрей мог только догадываться. Вероятно, она все-таки очень обиделась, потому
что через тридцать пять минут, когда он вошел в свою квартиру на Ленинском
проспекте, там никого не было. Более того, Наташа, похоже, решила обидеться
всерьез и надолго, вероятно, недели на две: из ванной исчезли ее зубная щетка,
щетка для волос, баночки с кремами и шелковый белый пеньюар. Сколько бы времени
она ни провела в этот день в квартире Андрея, продуктов она не купила и ужин не
приготовила, наверное, рассчитывая, что он после работы поведет ее в ресторан.
Он равнодушно оглядел содержимое холодильника, одновременно
прислушиваясь к себе, чтобы понять, настолько ли он голоден, чтобы затеваться с
приготовлением чего-нибудь серьезного, или можно перебиться бутербродом с чаем.
Сыр в холодильнике был, масло тоже, а вот хлеба в шкафу не оказалось, так что
номер с бутербродом, пожалуй, не пройдет. Зато в том же шкафу обнаружились
разнообразные несъедобные, на его взгляд, продукты вроде отрубей и целлюлозы,
которые покупала Наташа, трепетно относящаяся к всяческим идеям очищения
организма, и макароны»Макфа», которые предпочитал он сам и мог есть в любое
время дня и ночи. Юность Андрюши Мусатова пришлась на рубеж
восьмидесятых-девяностых годов, когда его растущему организму постоянно
требовалась сытная еда, а продуктовые прилавки своим ассортиментом могли
устроить только тех, кто сидел на голодной диете. Но макароны можно было купить
всегда, и с легкой руки Ксении Георгиевны мальчик научился их любить и
потреблять в любом виде: с маслом, с сахаром, с сыром, с кабачковой икрой, с
тушеными помидорами, с творогом и даже с подливкой, которую он делал из
супового концентрата. Спустя годы, когда наступило продуктовое изобилие, он
остался верен своей любви к макаронам, методично перепробовал все поступающие в
продажу сорта и остановил свой окончательный выбор на «Макфе». Андрей любил,
особенно в плохом настроении, плотно поесть перед сном, и обычно наутро, встав
на весы, отчетливо видел результаты нервических излишеств, однако почему-то
после двух-трех изрядных порций макарон ничего экстраординарного не
происходило. То ли такая особенность обмена веществ у него, то ли особенность
сорта,– он не знал, но радовался, что можно бесконтрольно набивать утробу
в поздний час себе на радость. И еще одно привлекало его: эти макароны не
разваривались, сколько их ни вари, а это немаловажно для мужчины, который не
умеет, как многие женщины, стоять над плитой и вообще торчать на кухне часами,
он ставит кастрюлю на конфорку и уходит в комнату, где утыкается в книгу,
отвлекается на телефонные разговоры и телевизионные передачи, а то и на мысли о
геополитических проблемах и мировой экономике. Его бывшая жена, с которой
Андрей развелся год назад, ужасно злилась на него за эту непонятную для нее
любовь к макаронам определенного сорта, потому что покупала продукты всегда
наспех, торопясь и не глядя на этикетки, а он не-«Макфу» есть отказывался и
сердито ворчал, мол, неужели так трудно запомнить, какие макароны он любит.
Вообще-то Андрей Мусатов особо капризным не был, ел, что дают, и пил, что
наливают, относительная финансовая свобода пришла к нему всего несколько лет
назад, а до этого он, как и многие, считал рубли, умел экономить и
довольствоваться малым, но были вещи, к которым он испытывал стойкую
привязанность и изменять ей не собирался: если передвигаться между Москвой и
Санкт-Петербургом, то только на поезде; если пить чай, то только с лимоном;
если пользоваться блокнотами, то листки должны быть непременно в клеточку, а не
чисто белые и не в линеечку; если покупать макароны, то только любимого сорта.
Никаких других принципиальных предпочтений у него не было.
