– Я вас разочарую. Ничего не осталось. Даже дом сгорел.
Представляете? Дней через пять после похорон Петра Александровича. Вот и не
верь после этого в судьбу!
– Не понял, простите…
– Ну я же говорю: как будто там, наверху,– она
неопределенно ткнула пальцем в потолок,– не хотели, чтобы от этой семьи
хоть что-то осталось. Сначала сына сажают в психушку, потом мать умирает, потом
сын, потом отец, а потом и дом сгорает. Всё. Никаких следов на земле от этой
породы не осталось.
Ну да, подумал Андрей, не осталось. А как же сын Олега
Петровича, то есть я? Обо мне что, все забыли? Впрочем, наверное, это и к
лучшему. А Личко-то в поселке, судя по всему, не любили… Значит, сын тоже умер.
– Я, собственно, как раз Олега Петровича и разыскиваю. Он
когда-то с моим отцом вместе служил, отец попросил узнать, где он, как живет… –
начал врать Мусатов.
– Так нечего его разыскивать, умер он, лет двенадцать назад
примерно, а то и больше.
– Здесь, в Черемисине?
– Ну что вы, нет, конечно. В психушке. Родителям официальное
извещение пришло. Любовь Васильевна-то не дожила, а Петр Александрович после
этого сгорел буквально в считанные месяцы. Он после смерти жены еще не
оправился, а тут сын… В общем, врагу не пожелаешь такую судьбу.
– Где Олег Петрович похоронен? Здесь?
– Нет, тело не привозили, это точно. Наверное, там же, в
психбольнице. То есть не в самой больнице, конечно, а на местном кладбище. Хотя
и это вряд ли.
– Почему же?– удивился Мусатов.
– Да почта у нас знаете как работает? Когда Петру
Александровичу извещение пришло, Олег уже два месяца как умер. Кто ж будет два
месяца тело держать? Наверное, отдали в морг какого-нибудь медучилища или
института, чтобы студентов обучать.
Андрей внутренне поежился. Ничего не осталось от его
биологического отца, даже могилы. Но хоть свидетельство-то о смерти осталось?
– Вы не помните, на похороны Петра Александровича
родственники приезжали?
– Да какие родственники!– дама махнула рукой и вдруг
спохватилась: – А вам зачем? Вы же Олега ищете, а спрашиваете про
родственников.
– Да я подумал, может, фотографии какие-нибудь остались, я
бы отцу отвез.
– Так сгорело же все, я вам русским языком сказала!
– Но если приезжали родственники, они могли еще до пожара
какие-то вещи забрать, альбомы с фотографиями, документы, что-то на память.
Понимаете?
Дама задумчиво кивнула.
– Знаете что? Поговорите с Перхуровыми, они через два дома
от Личко жили. Я вам сейчас адрес запишу. Личко вообще-то мало с кем общались,
гордые были сильно, заносились, но с Перхуровыми дружили.
Еще через два часа Андрей Мусатов уже знал, что родственники
на похороны Петра Александровича Личко действительно приезжали, но на следующий
день после похорон уехали, и в том, что они не взяли из дома Личко ни одной
вещи, ни одной бумажки, супруги Перхуровы могли поклясться.
– Это были очень приличные люди, очень приличные,–
несколько раз повторила Перхурова, имея в виду дальних родственников Личко.–
Они совершенно не стремились нажиться, разграбить дом, что-то утащить. Они люди
состоятельные, им все это не нужно было. Даже дом им не был нужен. Люди
городские, жили в Приморском крае, зачем им развалюха за тридевять земель? Они
когда уезжали, так и сказали, мол, мы ни на что не претендуем, если объявятся
какие-нибудь наследники – пусть забирают дом себе и делают с ним, что хотят. Да
и дом-то был – одно название, Любочка много лет болела, да и Петя слабел с
каждым годом, а уж когда Любочка умерла, Петя вообще стал никакой. Пока могли –
ездили к Олегу в больницу, а это ведь не ближний свет. Сначала его держали в
Белых Столбах, под Москвой, а потом перевели в больницу общего типа, в
Вологодскую область. В восемьдесят девятом Люба умерла, а в девяностом или
девяносто первом пришло сообщение из больницы, что Олег умер.
– В девяносто первом,– суровым голосом уточнил
Перхуров,– как раз после путча, в сентябре, я точно помню.
– Ну ладно, тебе виднее,– покладисто согласилась его
жена,– значит, в девяносто первом. А потом и Петя ушел. А домом Любочка с
Петей совсем не занимались, он ветшал, разваливался, но у них не было ни сил,
ни денег приводить его в порядок. Каждую копейку откладывали, чтобы оплатить
билеты и купить что-нибудь для сына – одежду, продукты, нянечкам и санитарам
сунуть, чтобы не обижали Олега.
– Почему же они не забрали сына домой, когда его выпустили
из Белых Столбов?– удивился Андрей.– Неужели он был настолько
буйным?
Перхурова тяжело вздохнула и опустила глаза, видно, вопрос
показался ей болезненным. Ее муж же, напротив, как-то словно набычился, налился
негодованием.
– Почему не забрали?– начал он, повысив голос.–
Так я вам скажу, почему.
– Понимаете, Любочка очень гордая была,– торопливо
перебила его Перхурова.
– Не гордая она была, а заносчивая, перед всеми нос
задирала,– загремел Перхуров.– Не гордость это, а гордыня.
По яростным взглядам, которые метали друг в друга пожилые
супруги, Мусатов понял, что спор этот у них давний и примирения позиций до сих
пор не наступило. Ему стало неловко, словно присутствовал при интимной семейной
сцене, и он на какой-то момент даже пожалел, что пришел сюда. Ему всего-то и
нужен один-единственный документ – свидетельство о смерти Олега Личко, а
приходится терять время и выслушивать дебаты чуть ли не на библейские темы.
Гордость, гордыня… Да какая разница?
Любовь Васильевна Личко проработала в Черемисине всю жизнь,
сначала простым учителем-словесником в местной школе, потом выросла до
директора школы. Петр Александрович к тому моменту, когда сын Олег закончил
школу, занимал высокий пост в местном исполкоме. Одним словом, семья достойная,
уважаемая и вся на виду. Разумеется, Олег закончил школу с золотой медалью, а
разве могло быть иначе? Нет-нет, никакого блата, никакого административного
давления, Олег с детства был умненьким и трудолюбивым мальчиком, усидчивым,
вдумчивым, об этом Ольга Ивановна Перхурова могла судить не с чужих слов, а по
собственному опыту, потому как работала в той самой школе, которой руководила
Любовь Васильевна, преподавала историю в старших классах. На Олега Личко как на
ученика она нарадоваться не могла.
С золотой медалью, отлично усвоенным материалом школьной
программы и солидным багажом дополнительных знаний Олег поехал в Москву
поступать в Университет на юридический. И поступил. Гордости и радости
родителей не было предела! На четвертом курсе он познакомился с хорошей
девушкой, студенткой педагогического института, и через год, перед самым
дипломом они расписались. И снова Любовь Васильевна радовалась: сын выбрал жену
с такой же профессией, как у нее самой. Невестка будет учителем, ну пусть не
русского языка и литературы, а английского, сути это не меняет. Все равно сын
высоко ценит профессию матери, потому и жену себе выбрал такую же, на маму
похожую. На юридическом факультете Олег тоже учился лучше всех, получал
повышенную стипендию, специализацию прошел по кафедре криминалистики, активно
участвовал в работе студенческого научного общества, выступал на всех
конференциях, и было вполне естественным, что при распределении ему предложили
остаться в аспирантуре. Но от аспирантуры юноша отказался. Тогда перед ним как
перед лучшим выпускником курса положили список мест, куда должны были
направляться на работу молодые юристы, и Олег без колебаний выбрал Главное
управление внутренних дел Москвы, в народе более известное как «Петровка, 38»
