– Ничего,– великодушно ответил я,– надеюсь,
ждать придется не до глубокой ночи.
– Пойдемте, я вас накормлю ужином,– предложила она.
От ужина я отказался, а выпить чаю с тортом согласился с
превеликим удовольствием. Истомина усадила меня в той же гостиной, в которой мы
беседовали с ней в прошлый раз, поставила на стол торт, конфеты и всякие другие
вкусности и отправилась на кухню заваривать чай. Интересно, а где ее муж? В
моем кондуите указано, что он наличествует, а я здесь уже во второй раз и
никакого мужа не наблюдаю. Может, разошлись? Если бы, не приведи господи, он
умер, у меня были бы сведения из паспортного стола. Стало быть, жив.
Я оглядывал комнату и вспоминал затертое выражение «остатки
былой роскоши». Видно, что в этом доме когда-то был достаток, но эти времена
давно прошли. Мебель, бывшая дорогой и модной в восьмидесятые годы, во времена
моего детства, устарела не только морально, но и физически, хотя мой
хозяйственный глаз углядел старательные попытки сохранить ее товарный вид. Все
в этой комнате было идеально чистым, сверкающим и отполированным, любовно
ухоженным, но – увы – старым. Это вполне соответствовало тому, что сказала мне
Светка Безрядина: Истомина была одно время очень известной, популярной, но
давно уже ничего не пишет. Иными словами, когда-то деньги в семье водились, и
весьма приличные, но теперь Майя Витальевна живет более чем скромно. Конечно,
для нее те пять тысяч евро, которые принес ей в конвертике Клюев,– это не
кот начхал, поэтому она и контракт внимательно не прочла, и данные издательства
не записала. Какая разница при таких-то деньжищах?
Скрипнула дверь, медленно открылась, в комнате появилась
сначала голова, а затем и туловище дряхлого старика, опирающегося на палку. Это
еще кто? Не муж – это точно, я помню, что он ровесник Майи Витальевны, а этому
деду лет девяносто, если не больше. Дед молча проковылял к столу и начал
пристально вглядываться в вазочки и тарелки. Протянул трясущуюся руку, жадно схватил
горсть шоколадных конфет и сунул в отвисающий карман просторной домашней
вязаной кофты. Потом наконец соизволил остановить свой взор на мне.
– Украду конфетку, пока Майка не видит,– сообщил он
мне с видом заговорщика.– А то она ругаться будет. Она их для себя
покупает, мне не дает, а я ворую.
Он захихикал, продолжая буравить меня глазками из-за толстых
стекол очков.
– Наверное, вам нельзя сладкого,– предположил
я.– У вас диабет?
– У меня? Хи-хи-хи… С чего это у меня будет диабет? Нет у
меня никакого диабета.
– Может, какая-то другая болезнь, при которой сладкого
нельзя?
– Еще чего. Нет у меня никаких болезней. Я еще их всех
переживу! Просто Майка жадная, она все вкусненькое покупает только для себя и
своего Женьки, а мне ничего не дает, голодом морит. Надеется, что я сдохну. Но
я не таков!
Он попытался гордо выпрямиться, для чего оперся на палку
двумя руками, не сводя при этом алчно блестящих глаз от блюда с нарезанными
кусками домашнего торта. Так, появился «свой Женька», стало быть, муж, Евгений
Николаевич Чаинов, как гласят записи в моем кондуите. А вы-то кто, уважаемый?
Не иначе, отец Майи Витальевны. Во всяком случае, по возрасту подходит.
– А ты кто таков?– спросил меня дед.– Ученик
Майкин? Рукопись принес?
– Нет, я из милиции, участковый.
– О! Вот это дело! Это очень хорошо, очень! Майка – воровка,
ее давно пора к ногтю…
– Дядя Жора!
Истомина буквально ворвалась в комнату, держа в одной руке
большой чайник с кипятком, в другой – красивый заварочный чайник. Лицо ее было
одновременно негодующим и почему-то испуганным.
Дед, названный дядей Жорой, пригнулся, втянул голову в плечи
и затравленно посмотрел на нее.
– Только не бей меня, Маечка, девочка моя дорогая,–
залепетал он, шаркая мимо нее к двери,– я ничего такого не сделал, я
только вышел вот поздороваться с молодым человеком, все-таки гость в доме, надо
быть вежливым… Я пошел к себе, я пошел… Уже ушел.
Истомина грохнула чайниками об стол и закрыла лицо руками. Я
деликатно молчал. Пауза затягивалась и становилась тягостной. Наконец хозяйка
дома подняла голову и с вызовом посмотрела мне в глаза.
– Я знаю, что он вам сказал, и примерно представляю, что вы
подумали. Пойдемте.
– Куда?
– Пойдемте,– настойчиво повторила Майя
Витальевна.– Лучше увидеть самому, чем слушать мои объяснения и не верить
им.
Она направилась в коридор, и я послушно последовал за ней.
Мы вошли в другую комнату, где в глубоком мягком кресле восседал дядя Жора с
телевизионным пультом в руке. Напротив него стоял дорогой телевизор с большим
экраном, и старик деловито переключал программы в поисках того, что ему
интересно.
Я обвел глазами комнату и обомлел. Помимо кресла и
телевизора здесь стояла широкая кровать, аккуратно застеленная и накрытая
золотистым шелковым покрывалом, шкаф для одежды, небольшой диванчик с подушками
и шерстяным пледом и два стола. Один – маленький, изящный – стоял в изголовье
кровати, на нем телефон, лампа-ночник, стеклянный кувшин с водой, стакан и куча
склянок и упаковок с лекарствами, одним словом, это был типичный прикроватный
столик не очень здорового человека. А вот большой стол, расположенный рядом с
креслом, поразил мое воображение напрочь: он весь был уставлен большими и
маленькими вазочками с конфетами, халвой, зефиром, пастилой, печеньем разных
сортов. На отдельной тарелке лежали несколько изрядных кусков того самого
торта, на который с таким вожделением глядел старик, находясь в гостиной. Надо
признать, на том столе, за которым меня собирались поить чаем, разнообразие
десертов было не столь изобильным, как здесь, у дяди Жоры. И комната эта была
не тесной, и шторы на окнах – дорогими, а уж про мебель я вообще молчу. Даже
мне, человеку, далекому от дизайнерских изысков, и то было понятно, что эту
комнату обставляли не так давно и не жалея денег.
Истомина стояла рядом, испытующе глядя на меня. А дед,
казалось, не обращал на нас ни малейшего внимания, продолжая щелкать пультом и
перескакивая с программы на программу.
– Смотрите сюда,– требовательно произнесла она,
открывая платяной шкаф и доставая с полки деревянную шкатулку.
Дядя Жора, однако, не настолько был увлечен телевизором,
чтобы не заметить этого.
– Зачем ты это трогаешь?– завопил он.– Ты у меня
и так все украла, это мое последнее, на похороны отложено. Вот товарищ из
милиции, я при нем официально заявляю: ты воровка, ты все у меня украла,
оставила нищим и бездомным. У меня было всё! А теперь у меня ничего нет!
Я думал, у меня барабанные перепонки лопнут. Истомина же,
казалось, ничего не слышала. Она открыла шкатулку и достала оттуда сберкнижку и
пачку долларов.
– Вот, пересчитайте. И посмотрите, сколько лежит на счете.
– Да зачем мне это считать?– рассердился я.
