– С чего вы взяли?– неподдельно удивилась
Истомина.– Какие проблемы со здоровьем?
– Ну как же, ее соседки по комнате в общежитии сказали, что
Лена часто брала больничный, и на этот период уходила жить к вам, потому что у
вас спокойнее и вообще условия лучше. Разве не так?
– Да бог с вами! Когда она жила у меня, она каждое утро
уходила на работу, ни о каких больничных и речи не было. Приходила вечером,
когда пораньше, часов в семь, а когда и совсем поздно, даже ночью. У нее,
наверное, были свидания, но она подробностей не рассказывала. Я, конечно,
спрашивала, это вполне естественно, а она отвечала, мол, как же без этого, но
ничего серьезного, потому что все парни – козлы. Ну, что-то в этом роде. Я
понимала, что она просто уклоняется от откровенного разговора, и не считала
себя вправе настаивать. Я не хотела, чтобы в ответ на мои расспросы она
ответила: «Ты думаешь, что если я у тебя живу и ем твой хлеб, то ты имеешь
право лезть мне в душу?»
– Но ведь она действительно у вас жила и ела ваш
хлеб,– осторожно заметил Андрей.– И создавала вам большие
неудобства.
– Да, но это не давало мне никаких дополнительных
прав,– сухо ответила Майя Витальевна.– Во всяком случае я считала,
что у меня их нет. У Лены были хорошие периоды, когда она веселилась и
улыбалась, а бывали и периоды очень тяжелые, когда она буквально чернела,
высыхала, почти ничего не ела и со мной не разговаривала. Молча приходила,
ложилась на диван, отворачивалась к стене и молчала. Или курила. Она много
курила. Я понимала, что в такие периоды она приходит не ко мне как к подруге,
чтобы поделиться чем-то, поговорить, отвести душу, получить поддержку, а
приползает в нору, где ее никто не тронет, не станет задавать вопросы, дергать
и чего-то требовать, и где она сможет зализать раны. Поэтому я мирилась с тем,
что она ничего не рассказывает.
А в семьдесят шестом году Лена Шляхтина покончила с собой,
бросившись с крыши шестнадцатиэтажного дома. Имени Олега Личко она в
присутствии своей подружки Майи никогда не произносила, точно так же как ни
словом не обмолвилась ни о следствии, ни о суде, на которых выступала
свидетелем.
– Но хоть каких-нибудь своих знакомых она упоминала?–
упавшим голосом спросил Андрей.– Хоть какие-нибудь имена, Майя
Витальевна, я вас умоляю, вы – последняя надежда. Может быть, вы ее знакомили с
кем-то из своих друзей или родственников, и они потом общались уже без вас?
Вспомните, пожалуйста.
– Нет,– она покачала головой.– У нас не было
никаких общих знакомых. Но я еще подумаю, и если что-то вспомню – я вам
позвоню.
Андрей поблагодарил ее за потраченное время и готовность
помочь, но ощущение у него было такое, что он уперся в чугунные ажурные ворота.
За ними совершенно точно что-то есть, это «что-то» даже можно разглядеть, а
пройти нельзя.
Глава 4
– Не люблю осень,– тяжко протянула Ксения, лениво
высовывая из-под одеяла тонкую смуглую руку с ярким маникюром.– Скука
такая…
– Скука оттого, что работы нет, а не потому, что
осень,– так же лениво возразил ей лежащий рядом мужчина.– Радуйся
передышке, отдыхай, наслаждайся жизнью.
– Чем наслаждаться-то?– капризно откликнулась она.
– Хочешь, можем съездить куда-нибудь, где тепло и можно
купаться. Например, в Эмираты. Или в Европу, устроим тебе хороший шоппинг. Да и
здесь, в Москве, можно найти развлечения, было бы желание.
– Да ну тебя,– Ксения спрятала руку назад под одеяло и
теперь высунула ногу.– Мне драйв нужен, азарт, чтобы все кипело, чтобы
ничего не получалось – и я падаю в бездну отчаяния, а потом зверею, начинаю
крушить все вокруг – и все получается, и я победитель. Вот так я люблю, а не
шоппинг какой-то там.
– Ты – победитель?– скептически прищурился мужчина.
– Ну не я. Мы с тобой. Мы – победители. Не придирайся.
– И не говори мне, что ты не любишь шоппинг, уж кто как не я
был свидетелем твоих бутиковых безумств. Особенно в Париже.
– Это другое, Димка, это совсем другое. Шоппинг после удачно
проведенной операции – это как награда, как заслуженный отдых. А тратить деньги
на тряпки и всякое барахло просто от скуки – нет, это не мое. После последнего
рейда я себя достойно вознаградила, а теперь мы уже две недели в простое.
Может, поищем что-нибудь сами? Я тут одну фирмашечку приглядела еще летом, она
легко пойдет, проблем не будет, и если ты найдешь покупателя…
– Ксанка, уймись,– Дима тяжело перевернулся на другой
бок, чтобы видеть ее лицо.– У меня нет сил, дай мне отдохнуть. Давай хотя
бы выспимся как следует.
– Да сколько можно спать-то!– возмутилась она.–
Мы уже две недели только спим и едим, спим и едим, надоело. Время идет, а
деньги не зарабатываются.
Деньги… Дима, вообще-то к сантиментам не склонный, ощутил
острый приступ жалости к своей подруге-коллеге-партнеру. Он знал, что Ксения
никогда не была ни жадной, ни скупой, просто жизнь у нее так сложилась. Ведь
бывает же так, чтобы все беды – и на одну и ту же голову. Все ее детство и юность
прошло под двумя знаками: нищеты и болезней. В ее семье болели все, кроме нее
самой, и болели тяжело. Бабушки, дедушки, родители, младшая сестра, и за всеми
нужно было ухаживать, за стариками – выносить горшки и кормить с ложечки.
Сначала мать Ксении, а вскоре и отец получили инвалидность, да такую, с которой
не поработаешь, получали пенсию. Копейки считали, на лекарства и еду хватало
впритык, о том, чтобы девочки были более или менее пристойно одеты, даже речи
не было. Ксения хорошо помнила свое постоянное раздражение, усталость, стыд от
немодности внешнего вида; все это постепенно переросло в ненависть к семье,
которая только болела и ничего не зарабатывала. Став взрослой и начал хорошо
зарабатывать, она поставила себе цель: заработать столько, чтобы хватило на
долгую жизнь, до глубокой старости, при хорошем здоровье, и чтобы ни от кого не
зависеть. Если надо, она лучше наймет постоянную сиделку, но никогда не
попросит своих детей или других родственников ухаживать за собой, чтобы они не
прониклись к ней такой же нен??вистью и скрытым ожиданием смерти. Ей нужны были
деньги, много денег, и она зарабатывала их истово, почти исступленно, не зная
усталости и не желая отдыха. Поэтому вынужденный перерыв в работе она
рассматривала почти как катастрофу.
Дмитрий Найденов и Ксения Брайко были давними любовниками и
столь же давними партнерами. У каждого за спиной остался не вполне удачный
брак, у Ксении этих браков было целых два, зато у Димы рос сынишка. Вот уже без
малого четыре года они были вместе, и вместе промышляли тем, что способствовали
недружественным поглощениям одних фирм другими. То, чем они занимались, имело
официальное название «рейдерство». Конечно, не надо думать, что работу свою они
делали вдвоем, отнюдь. У них были хваткие юристы, опытные экономисты, ловкие
переговорщики и зубастые пиарщики, за собой Дмитрий и Ксения оставили
стратегическое и тактическое планирование, неусыпный контроль за каждым шагом в
операции, за каждым принятым решением и – самое главное в их деле – поиск
заказчиков. Их рейдерская фирма была не столь известна, чтобы к ним заказчики в
очередь выстраивались, и желающих «скушать» чужое предприятие нужно было
искать, да еще сделать так, чтобы этот желающий поверил им и доверился.
